05.04.2016 / 16:04

26 апреля Беларусь отметит 30-летнюю годовщину страшной трагедии — аварии на Чернобыльской атомной электростанции. Впоследствии её назовут одним из величайших техногенных катаклизмов на планете. Но ещё большей катастрофой станет то, что современники, не говоря про потомков, практически забудут имена тех, кто участвовал в ликвидации последствий взрыва на ЧАЭС. События той весны всё чаще будут предавать забвению. Равнодушие станет платой за те пожертвования — своим здоровьем, даже жизнью, которые сделали ликвидаторы в 1986-1989 годах. Сегодня, по данным Департамента ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС МЧС Беларуси, их осталось 72 290 из 140 000 человек. Не все из них умерли. Некоторых с 2012 года Родина лишила звания ликвидаторов, присвоив статус пострадавших. Чтобы отдать дань памяти этим людям, рассказать остальным беларусам об их бесстрашном подвиге, поведать, что значит ЧАЭС в их жизни, Зелёный портал запускает цикл «Чернобыль в лицах». Сегодня мы представляем вам первую такую историю.

Он облетел всю Беларусь, потому что такой была его работа, и сейчас, по прошествии 30 лет, видит в этом романтику. Но тогда Андрей Ровкач больше боялся взлетать на вертолёте, чем быть облучённым радионуклидами от дымящегося реактора ЧАЭС. В 1986 и 1987 годах он неоднократно летал в окрестностях Чернобыля, вместе с коллегами собирая пробы почв. Образцы были нужны, чтобы иметь представление о распространении радиации. Благодаря полевым исследованиям этого человека и его коллег из Белгидромета была построена первая карта загрязнения радионуклидами территории Беларуси.

 

Чернобыль был не единственным источником загрязнения

В настоящее время Андрей Иванович уже полгода как пенсионер. За свою жизнь он успел сделать карьеру в Беларусском технологическом университете, поработать в Никарагуа, со служебными научными командировками побывать в Германии, Швеции, Финляндии, Великобритании, Польше и т.д., пожить в США, но в далёком 1986 году он числился сотрудником Белгидромета.

Наш визави закончил Беларусский технологический институт по специальности «Лесное хозяйство», там же получил учёную степень кандидата наук. С 1983 года работал в Белгидромете начальником лаборатории контроля загрязнения почв. Спустя три года его знания и опыт пригодились для ответственной миссии: ему и его коллегам из Белгидромета было поручено отобрать почвенные образцы для составления карты радиационного загрязнения Беларуси.

Специалист отмечает: авария на ЧАЭС — не единственный источник загрязнения. Наблюдения за радиационным фоном велись с начала 1960-х годов: на планете тогда вовсю проводились испытания ядерного оружия. Радиоактивные элементы попадали в атмосферу и оседали на поверхности. А вот на территории Беларуси их количество определяла служба Белгидромета, объясняет собеседник.

«Взрывали в воздухе и СССР, и американцы, и китайцы. Все стреляли потихоньку, потом начали беспокоиться, что это плохо», — рассказывает он.

 

На работе в белой рубашке

«Чернобыль «соответствовал» мне по должности, — вспоминает Андрей Иванович. — Когда произошла авария, сказали: надо вести радиационную разведку. Буквально за 10 дней мы закончили курсы бортоператоров».

6 мая 1986 года сотрудники Белгидромета пересели на вертолёт КА-26, который стал их основным транспортом в тёплом сезоне следующих двух лет.

«Я сидел на работе в белой рубашке, и из Москвы прилетел зампредседателя Госкомгидромета СССР. Мы сразу начали ему ассистировать, — описывает собеседник начало службы в качестве ликвидатора. — Мы с ним выявляли рекогносцировочную зону осаждения радиоактивного облака на территории Гомельской и Могилёвской областей».

Начало строительства ЧАЭС
Начало строительства ЧАЭС

 

«Мы видели реактор практически каждый день»

Работали в различных точках, заранее намеченных исследователями в Москве, проверяли, верно ли указаны границы осаждения облака.

«Это были ужасные пару дней. Начиная с 20 чисел апреля в Беларуси была приличная жара. И 6 мая тоже было невыносимо», — перебирает в памяти воспоминания Андрей Ровкач.

Потом экипажи занялись детальным исследованием зоны «за колючей проволокой» — 30 километров от ЧАЭС, в пределах которых уже отселили людей. Там специалисты бывали почти ежедневно.

«Мы базировались в Мозыре и практически каждый день видели реактор, когда взлетали», — говорит рассказчик.

Измерениями занимались до глубокой осени. Личный налёт у Андрея Ровкача больше, чем у Гагарина, — 500 часов против 440. Правда, космонавт летал на реактивном самолёте, а беларусский ликвидатор на вертолёте, к слову, единственном в СССР получившем сертификат американской лётной годности.

«У меня до сих пор в голове этот звон, — трясёт головой Андрей Иванович. — В полдесятого мы вылетали, к семи возвращались. При том, что по санитарным нормам вертолётчик не мог находиться в воздухе больше 6 часов в день».

 

Как собирали материал для составления карты почв

Схема была простой и отлаженной: из Минска давали список населённых пунктов, которые нужно посетить, сегодня на сегодня. Экипаж состоял из трёх человек. Работа заключалась в следующем: на высоте 80 метров определить мощность излучения, а после взять пробы с непаханной земли на северной, южной, восточной и западной окраинах деревни.

На месте посадки определяли гамма-фон на высоте 1 м, потом забивали в почву стальное кольцо диаметром 15 см и высотой 5 см, подрезали его лопатой и клали в пакет, потом в ещё один, а между ними — паспорт этой пробы. На первых этапах все образцы доставлялись в Институт ядерной энергетики Академии наук Беларуси, а в последующем — в Республиканский центр радиационного контроля и загрязнения природной среды.

 

«Реактор всё ещё дышал»

Суть работ, которые делали экипажи, сводилась к определению зоны вторичного отселения, то есть мест вне 30-километровой зоны, в которых радиационный фон был значительно повышен. Как оказалось, такие места были.

Если естественный уровень радиации составляет, по словам Андрея, примерно 15 микрорентген в час, то экипаж порой фиксировал от 1000 до 3000 микрорентген в час в населённых пунктах.

 

Информация о загрязнении была засекречена до 1988 года

«Я редко надевал респиратор. У нас же форма была: коллега носил белый комбинезон, кеды и шапочку. Правда, моего размера не было, мне только шапочка подошла. Но такая амуниция пугала население. Поэтому моя одежда была цивильной», — рассказывает он.

«Они все бегут к вертолёту с разных сторон. Спрашивают, как быть. Но до 1988 года нельзя было говорить: «Здесь большая радиация, разбегайтесь». Если подходили взрослые люди — мы показывали приборы. Кто служил в армии — ими пользовался и понимал. Предупреждали людей: Думайте, уезжать вам или оставаться», — описывает Андрей Ровкач.

Правда, когда карты были составлены и очаги загрязнения выявлены даже по Минской области, данные рассекретили. Но произошло это только в 1988 году.

 

Защититься от радиоактивного облака было можно, но никто не умел

Благодаря катастрофе на ЧАЭС лесник по образованию увидел всю страну с высоты 80-200 метров. И главное его впечатление — не от радиации, а от полёта. Не страшно ли было летать, зная правду, которой не было почти ни у кого? Отвечает, что нет, радиация не ощущалась. Но кое-кто из его коллег побаивался:

«Я видел, что напарник Михаил потихоньку капает себе по утрам по капельке йода в стакан воды. У нас не было никаких таблеток, которые защищали бы», — подчёркивает он.

Андрей Иванович йод не пил. И, как и Михаил, остался жив, в отличие от многих. Из 10 человек, которые одновременно с Ровкачем работали над пробами, в последующие 10 лет умерли пятеро.

г. Припять
г. Припять

 

Рассказать по телефону про радиацию не получалось — обрывалась связь

Периодически между полётами Андрей находился в Минске в офисе и делал свою обычную работу.

«Если кто-то звонил по телефону и спрашивал, как там у него на родине, то только начнёшь объяснять — и обрывалась связь. Мы были под колпаком у органов», — считает он.

 

О льготах: «Я давно везде поступил»

«Жена кричала, чтобы я увольнялся с этой работы, и сейчас паникует, что меня повредил Чернобыль. Но не знаю, мне уже 63 года… И живой», — улыбается Андрей Иванович.

Ни он, ни его напарник Михаил не являются инвалидами. Заговорив о льготах, Андрей Ровкач упомянул, что на них распространяется только статья 19 Закона «О социальной защите граждан, пострадавших от катастрофы на Чернобыльской АЭС и других радиационных аварий».

«Было море льгот: бесплатный проезд в пригодных электричках, по городу, налоги не брали. А теперь осталось только обслуживание в поликлиниках вне очереди. Но я никогда этим не пользовался, — говорит он, упоминая, что не любит напряжённых диалогов. — Какие-то ещё льготы есть, но уже ненужные. Допустим, поступление в вузы. Но я давно везде поступил».

 

Футбол на 1 мая — не из-за патриотизма: все ждали, что скажет Москва

«Интересно было. Мне как-то везёт с такими путешествиями», — подытоживает Андрей Ровкач и отзывается на просьбу рассказать о том, что запомнилось из визитов на загрязнённые территории:

«Дети бегали к вертолёту, как к какому-то чуду, и все раздетые… Лето, жарко. А тут радиация. Думаешь: вот, чёрт побери, долго же выяснялась ситуация. Прошло более года, пока появилось отселение вне 30-километровой зоны, — сетует собеседник. — Но если такие аварии будут случаться ещё, то все, кто организует жизнь на этой территории, должны поступать честно. Я считаю, что коммунистическая идеология была нечестной по отношению к населению. Очевидно, что зона первичного отселения — очень условная. 

Футбол на 1 мая в Хойниках, Брагине — это не патриотизм, а головотяпство управленцев. Но задним числом хорошо говорить. Не все и не всё знали, ждали, как скажет Москва»...

 

Записала Анна Волынец

Автор:
Фотограф:
Андрей Ровкач, Павел Хованский, открытые интернет-источники
Листайте дальше, чтобы прочитать следующую новость