— Давайте вернемся к главному негативному моменту для двусторонних отношений. Страны постоянно обмениваются нотами из-за ситуаций на Островецкой, а также и Игналинской станциях, последнюю ноту МИД Литвы белорусскому послу вручил как раз на прошлой неделе. Литва постоянно заявляет, что строительство БелАЭС — ошибка. Неужели вы реально ждете, что стройку остановят, если первый блок станции планируется запустить уже в будущем феврале?
— Я повторюсь, что есть экономические рычаги: если белорусскому правительству стройка оплачивается, то оно будет продолжать строить. Но я пока не вижу здесь экономических рычагов, которые были бы положительными. И не вижу перспектив работы станции на экспорт. Де-факто еще нет загрузки ядерного топлива, и этот календарь все время откладывался, и эксперты говорят, что будет откладываться и дальше. Плюс, я бы еще добавил, что в мире есть такая практика, когда закрывались и действующие станции. Поэтому говорить, что на сто процентов это невозможно, нельзя. Конечно, стройка движется серьезными темпами с 2012 года, все эти годы возводится инфраструктура, сделано очень много. Но никогда нельзя говорить «никогда». Тем более что есть рациональные аргументы за то, чтобы все-таки станции не было. А как это будет на практике, увидим. Если, цитируя президента Беларуси, не будет логических каких-то решений и интеграции этого объекта в экономику страны, то какое может быть будущее у этого объекта?
— Какими вы видите пути урегулирования этого конфликта?
— Поможет только диалог и способность услышать наши аргументы. А вот посредничества тут мало чем помогут. Например, те же экспертизы МАГАТЭ, которые приезжают на БелАЭС. Не все, наверное, знают, но МАГАТЭ приезжает только тогда, когда ее приглашают, и показывают ей только то, что хотят. И эксперты делают вывод только о том сегменте, который им показали. В экспертизе есть шесть миссий. И, например, недавно на БелАЭС приезжала миссия по дизайну (имеется в виду миссия SEED — Site and External Events Design. — Прим.TUT.BY) и сказала, что с ним все нормально, и даже публично сказала, что все нормально и с выбором площадки для АЭС.
Мы за всем этим пристально наблюдаем и поправляем: все может быть нормально с дизайном, но не с выбором площадки, не с сейсмическими характеристиками, не с выбором альтернативных вариантов. Но нам говорят то, что удобно. Так диалог и ведется. Поэтому что может помочь? Даже какая-то критика необязательна. Конечно, мы будем привлекать международные организации, это не секрет: и МАГАТЭ, и Еврокомиссию, и Орхус и т.д. Все понимают, что вопрос станции — не вопрос двустороннего характера, поскольку ядерная продукция — региональная проблема. Но мне кажется, не надо терять надежду, что что-то может измениться.
— В марте после того, как Беларусь вручила литовскому послу ноту в связи с сообщениями литовских СМИ, что во время переноса отработанного ядерного топлива на Игналинской АЭС выяснилось, что радиоактивный уровень веществ выше, чем ожидалось, вы в своем комментарии сказали…
— Я сказал, что даже ожидал эту ноту, поскольку была публикация в нашей прессе, и каждый такой эпизод будет использован [белорусской стороной], поскольку надо будет показать, что у нас [в Литве] происходит то же самое [что и на белорусской АЭС].
— И вы тогда произнесли фразу: «они хотят представить ситуацию на равных, как будто и мы — такие же, как и они, хотя это неправда».
— Ну я так сказал или не так, но хотелось, наверное, так преподнести мировому сообществу, что не стоит удивляться: стандарты одинаковые, вот такие инциденты тоже происходят, на них будут указывать.
— Но «не такие» — это какие?
— Я так грубо выразился? Ну, по сути дела, это правда. Можно, конечно, все это завернуть в красивую бумагу, но да, мы не такие [как белорусы], и, наверное, не будет трудности это доказать. Но опять же, повторюсь, то, чего мы требуем, мы требуем не для того, чтобы нам лучше жилось, безопасность — общий интерес. 50 километров от Вильнюса и 150 от Минска — небольшая разница.