Он облетел всю Беларусь, потому что такой была его работа, и сейчас, по прошествии 30 лет, видит в этом романтику. Но тогда Андрей Ровкач больше боялся взлетать на вертолёте, чем быть облучённым радионуклидами от дымящегося реактора ЧАЭС. В 1986 и 1987 годах он неоднократно летал в окрестностях Чернобыля, вместе с коллегами собирая пробы почв. Образцы были нужны, чтобы иметь представление о распространении радиации. Благодаря полевым исследованиям этого человека и его коллег из Белгидромета была построена первая карта загрязнения радионуклидами территории Беларуси.
Чернобыль был не единственным источником загрязнения
В настоящее время Андрей Иванович уже полгода как пенсионер. За свою жизнь он успел сделать карьеру в Беларусском технологическом университете, поработать в Никарагуа, со служебными научными командировками побывать в Германии, Швеции, Финляндии, Великобритании, Польше и т.д., пожить в США, но в далёком 1986 году он числился сотрудником Белгидромета.
Наш визави закончил Беларусский технологический институт по специальности «Лесное хозяйство», там же получил учёную степень кандидата наук. С 1983 года работал в Белгидромете начальником лаборатории контроля загрязнения почв. Спустя три года его знания и опыт пригодились для ответственной миссии: ему и его коллегам из Белгидромета было поручено отобрать почвенные образцы для составления карты радиационного загрязнения Беларуси.
Специалист отмечает: авария на ЧАЭС — не единственный источник загрязнения. Наблюдения за радиационным фоном велись с начала 1960-х годов: на планете тогда вовсю проводились испытания ядерного оружия. Радиоактивные элементы попадали в атмосферу и оседали на поверхности. А вот на территории Беларуси их количество определяла служба Белгидромета, объясняет собеседник.
«Взрывали в воздухе и СССР, и американцы, и китайцы. Все стреляли потихоньку, потом начали беспокоиться, что это плохо», — рассказывает он.
На работе в белой рубашке
«Чернобыль «соответствовал» мне по должности, — вспоминает Андрей Иванович. — Когда произошла авария, сказали: надо вести радиационную разведку. Буквально за 10 дней мы закончили курсы бортоператоров».
6 мая 1986 года сотрудники Белгидромета пересели на вертолёт КА-26, который стал их основным транспортом в тёплом сезоне следующих двух лет.
«Я сидел на работе в белой рубашке, и из Москвы прилетел зампредседателя Госкомгидромета СССР. Мы сразу начали ему ассистировать, — описывает собеседник начало службы в качестве ликвидатора. — Мы с ним выявляли рекогносцировочную зону осаждения радиоактивного облака на территории Гомельской и Могилёвской областей».
«Мы видели реактор практически каждый день»
Работали в различных точках, заранее намеченных исследователями в Москве, проверяли, верно ли указаны границы осаждения облака.
«Это были ужасные пару дней. Начиная с 20 чисел апреля в Беларуси была приличная жара. И 6 мая тоже было невыносимо», — перебирает в памяти воспоминания Андрей Ровкач.
Потом экипажи занялись детальным исследованием зоны «за колючей проволокой» — 30 километров от ЧАЭС, в пределах которых уже отселили людей. Там специалисты бывали почти ежедневно.
«Мы базировались в Мозыре и практически каждый день видели реактор, когда взлетали», — говорит рассказчик.
Измерениями занимались до глубокой осени. Личный налёт у Андрея Ровкача больше, чем у Гагарина, — 500 часов против 440. Правда, космонавт летал на реактивном самолёте, а беларусский ликвидатор на вертолёте, к слову, единственном в СССР получившем сертификат американской лётной годности.
«У меня до сих пор в голове этот звон, — трясёт головой Андрей Иванович. — В полдесятого мы вылетали, к семи возвращались. При том, что по санитарным нормам вертолётчик не мог находиться в воздухе больше 6 часов в день».
Как собирали материал для составления карты почв
Схема была простой и отлаженной: из Минска давали список населённых пунктов, которые нужно посетить, сегодня на сегодня. Экипаж состоял из трёх человек. Работа заключалась в следующем: на высоте 80 метров определить мощность излучения, а после взять пробы с непаханной земли на северной, южной, восточной и западной окраинах деревни.
На месте посадки определяли гамма-фон на высоте 1 м, потом забивали в почву стальное кольцо диаметром 15 см и высотой 5 см, подрезали его лопатой и клали в пакет, потом в ещё один, а между ними — паспорт этой пробы. На первых этапах все образцы доставлялись в Институт ядерной энергетики Академии наук Беларуси, а в последующем — в Республиканский центр радиационного контроля и загрязнения природной среды.
«Реактор всё ещё дышал»
Суть работ, которые делали экипажи, сводилась к определению зоны вторичного отселения, то есть мест вне 30-километровой зоны, в которых радиационный фон был значительно повышен. Как оказалось, такие места были.
Если естественный уровень радиации составляет, по словам Андрея, примерно 15 микрорентген в час, то экипаж порой фиксировал от 1000 до 3000 микрорентген в час в населённых пунктах.
Информация о загрязнении была засекречена до 1988 года
«Я редко надевал респиратор. У нас же форма была: коллега носил белый комбинезон, кеды и шапочку. Правда, моего размера не было, мне только шапочка подошла. Но такая амуниция пугала население. Поэтому моя одежда была цивильной», — рассказывает он.
«Они все бегут к вертолёту с разных сторон. Спрашивают, как быть. Но до 1988 года нельзя было говорить: «Здесь большая радиация, разбегайтесь». Если подходили взрослые люди — мы показывали приборы. Кто служил в армии — ими пользовался и понимал. Предупреждали людей: “Думайте, уезжать вам или оставаться”», — описывает Андрей Ровкач.
Правда, когда карты были составлены и очаги загрязнения выявлены даже по Минской области, данные рассекретили. Но произошло это только в 1988 году.
Защититься от радиоактивного облака было можно, но никто не умел
Благодаря катастрофе на ЧАЭС лесник по образованию увидел всю страну с высоты 80-200 метров. И главное его впечатление — не от радиации, а от полёта. Не страшно ли было летать, зная правду, которой не было почти ни у кого? Отвечает, что нет, радиация не ощущалась. Но кое-кто из его коллег побаивался:
«Я видел, что напарник Михаил потихоньку капает себе по утрам по капельке йода в стакан воды. У нас не было никаких таблеток, которые защищали бы», — подчёркивает он.
Андрей Иванович йод не пил. И, как и Михаил, остался жив, в отличие от многих. Из 10 человек, которые одновременно с Ровкачем работали над пробами, в последующие 10 лет умерли пятеро.
Рассказать по телефону про радиацию не получалось — обрывалась связь
Периодически между полётами Андрей находился в Минске в офисе и делал свою обычную работу.
«Если кто-то звонил по телефону и спрашивал, как там у него на родине, то только начнёшь объяснять — и обрывалась связь. Мы были под колпаком у органов», — считает он.
О льготах: «Я давно везде поступил»
«Жена кричала, чтобы я увольнялся с этой работы, и сейчас паникует, что меня повредил Чернобыль. Но не знаю, мне уже 63 года… И живой», — улыбается Андрей Иванович.
Ни он, ни его напарник Михаил не являются инвалидами. Заговорив о льготах, Андрей Ровкач упомянул, что на них распространяется только статья 19 Закона «О социальной защите граждан, пострадавших от катастрофы на Чернобыльской АЭС и других радиационных аварий».
«Было море льгот: бесплатный проезд в пригодных электричках, по городу, налоги не брали. А теперь осталось только обслуживание в поликлиниках вне очереди. Но я никогда этим не пользовался, — говорит он, упоминая, что не любит напряжённых диалогов. — Какие-то ещё льготы есть, но уже ненужные. Допустим, поступление в вузы. Но я давно везде поступил».
Футбол на 1 мая — не из-за патриотизма: все ждали, что скажет Москва
«Интересно было. Мне как-то везёт с такими путешествиями», — подытоживает Андрей Ровкач и отзывается на просьбу рассказать о том, что запомнилось из визитов на загрязнённые территории:
«Дети бегали к вертолёту, как к какому-то чуду, и все раздетые… Лето, жарко. А тут радиация. Думаешь: вот, чёрт побери, долго же выяснялась ситуация. Прошло более года, пока появилось отселение вне 30-километровой зоны, — сетует собеседник. — Но если такие аварии будут случаться ещё, то все, кто организует жизнь на этой территории, должны поступать честно. Я считаю, что коммунистическая идеология была нечестной по отношению к населению. Очевидно, что зона первичного отселения — очень условная.
Футбол на 1 мая в Хойниках, Брагине — это не патриотизм, а головотяпство управленцев. Но задним числом хорошо говорить. Не все и не всё знали, ждали, как скажет Москва»...
Записала Анна Волынец