Стоит замечательная погода, весь Северный Таиланд купается в весеннем солнце. 21-летний хозяин новенького пикапа «Isuzu» заехал в ручей, протекающий через деревню Танг-На-Ной. Мимо ходят люди и коровы, а он преспокойно намывает своё сокровище губкой.
Ещё совсем недавно шансы на то, что Пийавот Ануракбранпот (друзья зовут его Чин) обзаведётся дорогой машиной в столь молодом возрасте, были близки к нулю: у жителей таких глухих деревушек, как Танг-На-Ной, на это не было денег. Но в последнее время семья Чина и его соседи стали куда состоятельнее.
Источник богатства следует искать на холмах у него за спиной. Десять лет назад они были покрыты густым тропическим лесом — непроходимой чащей, характерной для здешних мест. Но сейчас склоны вырублены, выкошены и засажены Hevea brasiliensis, гевеей бразильской — каучуковым деревом. Каждую ночь Чин со своей семьёй, как и десятки тысяч других жителей Юго-Восточной Азии, отправляется на плантации и цедит из этих деревьев сок — примерно так же добывают кленовый сироп или берёзовый сок. Густой белый латекс медленно капает в ведра. Когда жидкость застывает, эти сгустки расплющивают в листы и отправляют на фабрики, где из них делают резиновые уплотнительные кольца, приводные ремни, прокладки, изоляцию и шины — очень-очень много шин. Около трёх четвертей добываемого в мире каучука идет на их изготовление — шины нужны для легковых автомобилей, грузовиков, самолетов.
Полтора с лишним века резина играет огромную, пусть и не всегда заметную, роль в экономике — и в экологии. Вы собираетесь устроить промышленную революцию? Тогда вам нужно три вида сырья: железо, чтобы делать машины, топливо, чтобы приводить их в движение, и резина, чтобы соединять между собой и защищать все движущиеся части этих машин, обеспечивать сцепление с дорогой.
Более 40 процентов производимой в мире резины получают из древесины, в основном — из Hevea brasiliensis. Искусственная резина, как правило, дешевле каучука, но при этом она менее прочная, гибкая и неустойчивая к вибрации. Для производства предметов, которые ни в коем случае не должны подвести — от презервативов и хирургических перчаток до авиашин, — используют резину природного происхождения. Каучуковые деревья сегодня выращивают почти исключительно в Юго-Восточной Азии: в регионе не только подходящий климат, но и развитая инфраструктура. Спрос на шины продолжает расти независимо от взлётов и падений мировой экономики, и это породило в ЮВА что-то вроде золотой лихорадки. Миллионам людей, живущих в этом далеко не самом богатом краю, резиновый бум не только принес материальный достаток — он положил конец изолированности. Сегодня здешние плантации, некогда затерянные в глуши, соединены отличными дорогами с Северным Китаем, где расположены шинные производства.
Это с одной стороны. С другой — легионы таких, как Чин, положили начало одной из самых больших и быстрых экологических трансформаций в истории человечества. В Китае, Вьетнаме, Таиланде, Камбодже и Мьянме сводят леса и засаживают освободившуюся землю бесконечными рядами каучуковых деревьев. Увы, в результате одна из самых богатых экосистем мира заменяется экосистемой монокультурной. Это несёт потенциальную угрозу экологическим механизмам региона, где проживают десятки миллионов человек.
Монокультуры чрезвычайно продуктивны — и, к сожалению, столь же уязвимы. В этом убедился в свое время Генри Форд. Знаменитый промышленник, владевший железными рудниками и угольными шахтами, строил собственные электростанции, заготавливал лес в принадлежавших ему угодьях. В его индустриальном комплексе Ривер-Руж в Мичигане были собственный порт, сталелитейный завод и внутренняя железнодорожная сеть протяженностью свыше 150 километров. В Ривер-Руж производились все материалы, необходимые для изготовления автомобилей, за исключением лишь одного — резины. В 1927 году Форд приобрел в бассейне Амазонки, на родине каучукового дерева, участок земли площадью около 10,4 тысячи квадратных километров.
Амазонские индейцы веками делали из каучука непромокаемую одежду и сапоги. В начале XIX века североамериканцы уже покупали у них ценное сырьё для производства собственных сапог и плащей. Однако эти резиновые изделия таяли в летнюю жару и теряли гибкость при холодной погоде. Годными для широкого использования они стали лишь в 1840-е, когда американский изобретатель Чарльз Гудиер нашел способ делать каучук прочным — путем вулканизации. Когда стало ясно, что из любопытной диковинки резина превратилась в ценный товар, бразильские предприниматели устремились в леса Амазонки на поиски каучуковых деревьев. Города, возникшие в результате резинового бума, росли как грибы после дождя. Самым известным из них стал Манаус: в этом городе, окружённом бескрайней сельвой, резиновые короли возводили огромные роскошные особняки, осыпали любовниц бриллиантами, золотом и даже построили богато украшенный оперный театр из итальянского мрамора.
Но Европа и Северная Америка не хотели зависеть от товара, поставки которого контролировало совершенно не подвластное им государство. Администрация лондонских Королевских ботанических садов Кью озаботилась поиском того человека, который смог бы за вознаграждение доставить семена каучукового дерева с берегов Амазонки. Здесь в нашей истории появляется некто Генри Александр Уикэм, которого в Бразилии ненавидят до сих пор. Он собрал более полутонны семян каучукового дерева и морем отправил в Лондон. Часть груза по разным причинам оказалась непригодна для использования, но побеги, выросшие из уцелевших семян, были доставлены в британские, французские и голландские колонии в Азии. Будущие резиновые короли рассыпались по экваториальным лесам с топорами и пылающими факелами в руках. В 1910 году в Азии росло уже более 50 миллионов южноамериканских деревьев.
На следующий год азиатская резина наводнила рынок, и цены на бразильский товар стремительно упали. К ужасу и негодованию бразильцев, их сверхприбыльная каучуковая индустрия рухнула. В последующие десятилетия Юго-Восточная Азия превратилась во всемирный центр производства резины, а каучуковые деревья заполонили большую часть Малайзии и Индонезии, а также Южный Таиланд, Вьетнам, территорию нынешних Камбоджи и Мьянмы.
Генри Форд тоже категорически не хотел зависеть от азиатской резины и решил обзавестись собственной. Он приобрёл земельный участок, и тысячи рабочих вырубили из дождевого леса внушительный город в стиле американского Среднего Запада.
Это был типичный американский город с одноэтажными домами, баптистскими церквами и главной улицей, где располагались пекарни, рестораны, ателье, обувные мастерские и кинотеатры. В общей сложности отец автомобилестроения потратил на устройство Фордландии около 20 миллионов долларов — почти 300 миллионов в сегодняшних ценах.
А вот затея Форда с посадками потерпела крах. Плантацию, по площади соизмеримую с половиной штата Нью-Джерси, разбили, не посоветовавшись с теми, кто хоть что-то знал про Hevea brasiliensis. Во-первых, выкупленная земля просто не подходила для крупномасштабной культивации каучуковых деревьев: почва там была песчаная, что делало естественную ирригацию возможной только в сезон дождей. А во-вторых, привлеки Форд к проекту хоть одного ботаника, тот рассказал бы, что каучуковые деревья неслучайно никогда не растут в дикой природе «толпами». Дело в том, что они совершенно беззащитны перед грибком Microcyclus ulei. Гевеи для этого грибка — то же самое, что капустный лист для гусеницы — любимая еда. Грибок проделывает туннели в листьях и высасывает питательные вещества, пока лист не отвалится. Когда отрастают новые листья, грибок снова их атакует, и деревья постепенно слабеют, пускают чахлые побеги, а то и вовсе умирают.
В дикой природе спорам Microcyclus ulei не так легко распространяться от одного дерева к другому, поскольку в лесу гевеи отстоят друг от друга на приличное расстояние. На плантации же деревья растут скученно — грибку тут полное раздолье. Выходит, создавая свою каучуковую ферму, Форд потратил бешеные деньги всего лишь на создание громадного инкубатора для грибка.
В 1935 году неизбежное, увы, случилось. Каучуковые деревья Фордландии лишились листьев за месяц: экологический катаклизм, экономический крах. Ещё через десять лет, в 1945-м, Форд тихо продал землю по дешёвке. За семь десятилетий, прошедших с тех пор, все попытки создать подобные плантации в Центральной и Южной Америке заканчивались провалом: грибок всегда побеждал.
Въезжая в окраинные кварталы таиландского округа Со-Пхисай, замечаешь, что здесь пахнет, как в маникюрном салоне. Этот запах исходит от муравьиной кислоты, которая используется для сгущения латекса, добытого из каучуковых деревьев. Почти на каждом здании — новые крыши со спутниковыми тарелками: запах муравьиной кислоты — это ещё и запах денег. Многие жители Со-Пхисай хотели бы оказаться на месте Соммаи Каюмани. В 1992 году этот сын бедняков взял кредит, чтобы посадить первые в городе гевеи. В то время все в Со-Пхисай выращивали маниоку и из-за строгих местных законов едва сводили концы с концами. Молодым людям, желавшим найти хорошую работу, приходилось переезжать в Бангкок. На кредитные деньги Каюмани посадил на трёх гектарах около полутора тысяч деревьев и убедил ещё три соседние семьи принять участие в затее, пообещав, что люди, которые будут разводить каучуконосы, станут миллионерами. (По его словам, большинство из них сегодня уже близки к этому.)
Каюмани неуклонно богател, и в конце концов обзавёлся новым домом, великолепным внедорожником и электронными супергаджетами, от которых в восторге его дети. Он стал советником по сельскому хозяйству своего района, где 90 процентов крестьян выращивают Hevea brasiliensis. У него самого сейчас около 75 тысяч деревьев. Его питомник продает миллион саженцев в год. Вокруг Со-Пхисай, сказал мне Соммаи, ещё есть леса, готовые превратиться в шины.
Каюмани смог приобрести дом и машину благодаря… китайским учёным. Когда каучуконосы впервые попали в Юго-Восточную Азию, они могли расти только в тёплых и влажных экваториальных лесах на территории нынешней Индонезии, Малайзии и в самых южных областях Таиланда, Вьетнама, современных Камбоджи и Мьянмы — то есть в тех местах, где климат был таким же, как на их родине, в бассейне Амазонки.
Во время Корейской войны 50-х годов прошлого века Соединенные Штаты наложили на Китай резиновое эмбарго. В ответ разъярённые китайцы вывели сорта каучуковых деревьев, которые были способны выжить в относительно прохладном округе Сишуанбаньна в провинции Юньнань, на границе с Лаосом и Мьянмой. Сишуанбаньна занимает всего 0,2 процента территории Китая, однако с точки зрения флоры и фауны округ вполне репрезентативен: тут встречаются 16 процентов представленных в Китае растений, 22 процента животных и 36 процентов птиц. Все они теперь оказались под угрозой из-за распространения каучуковых деревьев. Вооруженные новыми, холодоустойчивыми сортами, китайцы основали здесь плантации, курируемые государством. Позже крестьяне засадили каучуконосами большую часть оставшихся земель. Сегодня, стоя на вершине какого-нибудь холма в Сишуанбаньна, вы не увидите вокруг ничего, кроме гевей. И это неудивительно: на одну шину требуется потратить латекс, добытый из четырёх деревьев за месяц. Округ Сишуанбаньна, мягко говоря, недостаточно велик, чтобы удовлетворить азиатский спрос.
Благодаря государственным программам, принятия которых добились китайские корпорации, плантации каучуковых деревьев расползлись по Лаосу, Мьянме, Таиланду и Вьетнаму, ради чего были полностью сведены огромные пространства дикого леса. Мировое производство резины естественного происхождения подскочило с 4 миллионов тонн в 1983 году до нынешних без малого 12 миллионов. Чтобы обеспечить этот прирост, земледельцы Юго-Восточной Азии расчистили около 46,6 тысячи квадратных километров леса — территорию, по размеру приблизительно равную штатам Массачусетс и Вермонт, вместе взятым. И это без учёта леса, вырубленного под строительство пунктов переработки и домов для работников, а также дорог, ведущих к новым плантациям.
Рост производства в сочетании со снижением спроса в последние несколько лет привёл к падению цен на резину, и неизвестно, прекратится ли оно. Тайские мальчишки разъезжают на мотоциклах, стонущих под грузом полудюжины пластиковых мешков для мусора, наполненных сгустками латекса домашнего производства. Целые деревни просыпаются в два часа ночи, чтобы идти на плантации: латекс лучше всего течёт перед рассветом.
Экологическая опасность, которую несёт резиновый бум, не ограничивается утратой биологического разнообразия. Все деревья, растущие на новых плантациях, — потомки тех, что выросли из семян, привезенных Генри Уикэмом, поэтому они тоже беззащитны перед южноамериканским грибком Microcyclus ulei. Уже в 1980-е учёные предупреждали, что одной-единственной споры, случайно попавшей в Азию, будет достаточно, чтобы автомобильный бум резко затормозил, а то и вовсе остановился.
Годом раньше Организация ООН по вопросам продовольствия и сельского хозяйства опубликовала доклад, в котором содержалась рекомендация подвергать обследованию всех направляющихся в Юго-Восточную Азию пассажиров, которые в предыдущие три недели побывали в зоне распространения Microcyclus ulei. Но ничего подобного и в помине не было. И хотя бразильские учёные обнаружили и начали испытывать сорта устойчивых к грибку каучуковых деревьев, в Азии не было запущено ни одной программы по разведению этих сортов.
Впрочем, южноазиатские экологи пока не обращают особого внимания на эту угрозу, они сосредоточены на более неотложных вопросах. Сборщики латекса, работающие по ночам, боятся наткнуться в темноте на змею и выливают на холмы литры гербицидов, чтобы уничтожить травяной покров, в котором прячутся змеи. Виды, которые питаются уничтожаемой флорой, тоже постепенно вымирают, нанося ещё один удар по биологическому разнообразию. А оголенная почва подвергается дождевой эрозии. Но самая серьёзная экологическая угроза, возможно, состоит в том, что каучуковые деревья потребляют в процессе выработки латекса очень много воды. Производить шины — то же самое, что выкачивать из холмов грунтовые воды и вывозить их на экспорт в цистернах. В результате источники и реки на холмах пересыхают. В ответ на призыв обратить внимание на эту проблему, горько усмехается он, представители резиновой промышленности посоветовали покупать воду в пластиковых бутылках. Вскоре плантации каучуковых деревьев покроют всю Юго-Восточную Азию.
На территории заповедника Набаньхэ площадью 260 квадратных километров расположено 33 деревеньки, в которых проживают в общей сложности 6 тысяч человек. Территория разделена на три зоны. Во внутренней любая деятельность запрещена. Её окружает охранная зона, где людям разрешено селиться, но природными ресурсами они могут пользоваться ограниченно. А дальше идёт экспериментальная зона, где люди могут заниматься сельским хозяйством — то есть сажать каучуковые деревья и собирать их сок.
Логика охраны природы заключается в том, чтобы запретить любую деятельность человека во имя спасения дождевого леса, жизненно важного для экологического баланса; логика промышленности велит засадить всё, до последнего клочка земли, каучуконосами. Местные экологи надеются, что удастся достичь равновесия, которое устроит всех. Такого, как в заповеднике Набаньхэ, где предпринята скромная попытка наладить дела в крошечном уголке нашего огромного мира. Мира, в котором всё очень тесно взаимосвязано.