Сотрудники станции стали ликвидаторами ради работы
Валентина Николаевна родилась в деревне Чикаловичи Брагинского района. Некоторое время героиня жила в Сибири, потом в Беларуси закончила педагогический институт. В 1984 году по приглашению Чернобыльского райкома партии она приехала в злосчастный район. Там она работала в школе, а заодно была секретарём партийной организации колхоза деревни Стечанка, в 10 километрах от города Припять.
«Восемьдесят шестой год застал меня в этой деревне, — рассказывает Валентина Ковырда. — Весна выдалась очень ранней, жаркой. Моё положение меня радовало, люди казались замечательными, отношения с ними складывались хорошо. Я стала заведующей и уже подумывала навсегда остаться в сфере народного образования».
Но тут случилась авария, о которой жители деревни узнали не сразу. Какое-то время жили дома, не выезжая. Эвакуацию объявили в первых числах мая. Переселенцы приехали в Макаровский район, в Украину, где их приютили местные. Денег не было: «Многие мужчины и до аварии работали на станции. На ликвидацию последствий пошли сразу», — отмечает Валентина Николаевна.
«Чтобы уехать, нужно было преодолеть сопротивление местных властей»
Вскоре для неё самой нашлась хорошая работа в другой деревне. Она стала председателем сельсовета и прожила в Украине два года, но больше не смогла:
«Я очень устала. Такая ностальгия была по родным местам! Раздражало всё, даже украинский язык. Я решила тоже уехать (как и многие из переселенцев — авт.) в Чернобыль, работать. Другого пути не было, — с грустью вспоминает женщина. — Чтобы уехать, нужно было преодолеть сопротивление местных властей. Всё-таки я оформилась. Стала работать в Чернобыле. Знаете, это близость Родины, ведь Чернобыль в 20 километрах от Чикаловичей. Мне хотелось ворваться в свою Беларусь. Я не могла уже дышать, хотя это было одно государство, и никто меня там не обижал».
«Сказали, какая-то сосудистая дистония»
«Работали по вахтам: две недели на вахте, две недели на отдыхе. Это был 1988 год. Я пошла работать в январе, а в феврале уже такая стенокардия была, что я задыхалась — настолько это повлияло на меня. Вы знаете, некоторые же невосприимчивы. А ведь я была совершенно здоровым человеком... Давление стабильное, 120 на 80, — в её словах слышится отчаяние. — Уходить? Меня парализовало от страха. Было много предложений, но почему-то я не смогла решиться.
К октябрю у меня начались галлюцинации и боли, и ничего не оставалось, как уйти по сокращению. Мне хотелось уехать в какую-нибудь маленькую деревню, чтобы меня никто не видел. Я — больной человек, уже не рассчитывала жить»…
В конце ноября Валентина Николаевна пришла работать в школу в г.п. Комарин, а в конце января её госпитализировали.
«Это было две эпохи — до и после Чернобыля. Какое-то вдохновение на меня нашло: опять я оказалась среди своих, на Родине, моя любимая работа… Я, кажется, летала на крыльях! И вот я в Боровлянах, у меня каждый день болевые приступы. В той больнице паспорт висит, какие они заслуженные. Но не знаю, стоит ли рассказывать о нашей медицине»…
Через какое-то время ей поставили диагноз «инфаркт», отругав молодого врача, что недосмотрел: «Но через несколько дней меня выписали безо всяких инфарктов. Сказали, какая-то сосудистая дистония», — говорит Валентина Николаевна.
После, уже в Минске, тщательно обследовав, ей поставили сложный диагноз. Не сразу, но дали квартиру:
«И тут началось эти потрясения, когда объявили: дают льготы для ликвидаторов. Всем, наверное, захотелось разбогатеть, что ли... Вмиг, в одни сутки люди превращались в ликвидаторов. Все эти подделки… — собеседница на секунду замолкла, засомневавшись, стоит ли продолжать, но желание рассказать правду оказалось сильнее:
— И до сих пор льготы получают те, кто не участвовал ни в каких работах. А вот те, кто не надеялся выжить… Я в Чернобыле видела, сколько честных людей шли не из-за страха и денег, а по совести».
Ликвидаторы жили в квартирах, но могли и в ангаре
Людей Валентина Николаевна многое повидала, потому что в Чернобыле была социальным работником и занималась бытом приезжих: «Я работала с людьми. Моя работа заключалась в чём? Чтобы люди спокойно жили, устраивать для них удобства».
«Сразу жили в Припяти, потом поселили всех в Чернобыле. Частный сектор заняло начальство. Они оборудовали себе дома, целые усадьбы. Жили там хорошо, — рассказывает Валентина Ковырда. — А все остальные — в многоэтажках. В двухкомнатной квартире жили по 10-12 человек. И так 15 дней. Сегодня тебе уезжать, ещё не выселился — а уже заехали товарищи на смену. Пришли и стоят. Иди, куда хочешь, пока твоя машина приедет».
Дозиметры лежали в тумбочке
«Люди разные, со всех районов России, от Сахалина до Мурманска. Заезжаешь на вахту, тебе дают дозиметр (накопитель). Предупреждают, что терять нельзя ни в коем случае. Потеряешь — лишишься премии, — продолжает она. — Поэтому ты дозиметр заворачиваешь в бумажку и кладёшь далеко-далеко в тумбочку. Потому что премия столько же, сколько вся твоя зарплата. Но в столовую надо идти с дозиметром, иначе не пропустят. А когда выходишь с вахты, должен его сдать. Разворачиваешь, и там проверяют, сколько он накопил… в твоей тумбочке».
Посчитал арматуру? Ещё раз посчитай!
«Не было совершенно никакой необходимости столько людей туда собирать, — отзывается Валентина Коверда о мерах по ликвидации. — Приезжает однажды товарищ из Казахстана. Там он был главным инженером строительного треста. Начальник его — недомастер, а он, главный инженер, в подчинении…
Он мне рассказывал: “Прихожу сегодня и спрашиваю, что делать. Начальник чешет затылок и говорит: “А пойди посчитай арматуру”. Я постоял-постоял и возвращаюсь: “Там 4893 штуки”. — “Ты что, посчитал?” — “Да”. — “Не может быть! Иди пересчитай!”
И такие нелепости были на каждом шагу».
Водки — залейся, потому что все бизнесмены
«Сразу огромная столовая была, души и мастерские. Там все кушали. Мясо, как всегда, уходило, а острых борщей с перцем — ешь, сколько хочешь.
Водки — залейся. Если здесь она стоила 4-5 рублей, то там уже 25. Все стали бизнесменами: привезут в зону и продают по 25 рублей. Конечно, люди пили от безвыходного положения. Некоторые же не добровольно шли, как я, а по путёвке военкомата, — рассказывает Валентина Николаевна. — Вокруг одни мужчины, до 40 лет, они не верили, что завтра могут заболеть. Пили, сколько влезет, да ещё такое питание… Многие заболевали от бытовых условий.
Жили не только в домах, но и в сараях. Однажды рейд был, изучали бытовые условия. Я захожу. Что это за постройка? Там в основном водители. Их человек 22-23 — огромный такой ангар, железные кровати стоят. Я даже не поверила, что в таких условиях люди могут жить».
Барби в багажнике
«Но жили и в усадьбах, в основном начальство.
В 1988 году вдруг стали появляться молоденькие девочки типа Барби. Непонятное это явление.
Один начальник из Припяти как-то приходит ко мне и говорит: “Знаешь, что сегодня было?” Он стоял на пункте пропуска и решил проверить одну из чернобыльских машин, которые обычно без проверки идут. Заставил открыть багажник. А там лежит эта, Барби. Они, — Валентина Николаевна сделала паузу, — провозили их... Такие дикие вещи происходили...
Рассказывал, как однажды остановил машину из Припяти. А в ней — связка бижутерии. Насобирали».
Текст основан на интервью, записанном в рамках проекта «Беларускі архіў вуснай гісторыі» для коллекции «Последствия Чернобыльской катастрофы в памяти жителей Беларуси».