После 2020 года активисты, журналисты и граждане Беларуси, высказывавшие смело свою позицию, подверглись репрессиям и преследованиям. Многих посадили в тюрьму, кто-то покинул Беларусь. Многие выбрали для жизни Украину. Связывали с ней свои планы на ближайшее время, налаживали быт, продолжали свою активную гражданскую деятельность.
Как сейчас выглядит их жизнь, чем занимаются наши герои и как видят свое будущее?
Серию коротких интервью начинаем с разговора с Лизаветой Шалай, главной менеджеркой Минской урбанистической платформы.
11 сентября 2020 года часть команды Минской урбанистической платформы вынуждена была покинуть Беларусь. В августе 2021 года в Беларуси начался процесс ликвидации организации.
«Мы вынуждены были уехать, потому что стали появляться тревожные звоночки про НГО-сектор. Появилась новость о задержании Ирины Сухий из «Экодома» и последующем суде над ней. И мы поняли, что начались времена глубокого правового дефолта. За два-три дня мы собрались и часть команды покинула Беларусь. Думали, что едем на два месяца, но оказалось, все намного дольше».
Находясь в Украине, команда Минской урбанистической платформы продолжала свою деятельность.
«Вначале у нас был немного когнитивный диссонанс, что урбанисты и урбанистки находятся не в городе, проблемы которого решают. Это непросто. Но мы продолжали работу, адаптировали наши проекты.
Преимущество было в том, что, во-первых, у нас переехала не вся команда, и мы все же имели возможность контактировать с аудиторией и с городами. Во-вторых, сейчас, используя онлайн-возможности, можно продолжать проводить исследования, вести образовательные проекты, общаться с людьми».
В Украине команда Минской урбанистической платформы знакомилась с местными урбанистическими организациями. Изучала их подход к решению проблем городов.
Когда началась война, команда оказалась раскиданной по разным городам Украины: часть людей находилась в Киеве, часть – во Львове.
«Одна участница нашей команды уехала из Украины 19 числа, как раз перед началом войны. Я уехала из Киева во Львов за две недели до начала войны, поскольку моему партнеру нужно было релоцироваться туда по работе. В Киев мы еще рассчитывали вернуться. Во Львове мой партнер заболел ковидом, потом заболела и я, и это все происходило за неделю до войны».
В Украине Лизавета и ее партнер подали заявление на роспись в ЗАГС. Дата росписи была назначена на 24 февраля.
«24 числа мы проснулись в пять утра, нам позвонила колежанка из Киева и сказала, что началась война. На тот момент мы были еще во Львове. Я вышла во двор, и тут раздался вой сирены. Под ее звуки по палисаднику спокойно шагал кот. Картина была какая-то сюрреалистическая, не верилось, что это происходит».
«Мы позвонили в ЗАГС, и нас пообещали принять. Потом нам позвонили из миграционной службы и сказали, что мне запрещают расписываться, потому что я просрочила время нахождения в стране. Собрав документы в охапку, мы в спортивной одежде отправились в миграционную службу разбираться. В первый день войны системы нигде не работали, или очень сильно висли, так что шансов решить проблему было очень мало. Но все решилось: оказалось, что в миграционке неправильно посчитали дни моего нахождения в Украине, так как не учли прошлый ВНЖ. В итоге мы расписались. Нам говорят в ЗАГСЕ: «Может, вы хотите торжественный зал?» «Нет, пожалуйста, нам надо вещи собирать», – ответили мы».
«Было очень страшно засыпать. Ранним утром 25-го у нас была электричка в Ужгород. В голове появилось очень ясное осознание того, что ты можешь не дожить. Включаешь телевизор, потому что нужно следить за новостями, не спишь и собираешь вещи. А потом в электричке тоже не можешь спать, потому что звуки железной дороги ну очень ассоциативны с войной. На ночном ужгородском вокзале мы ждали автобуса в Словакию, который приехал на шесть часов позже. Но в итоге поехали на другом и с многочасовыми ожиданиями на границах. После переезда мы оказались в Братиславе, а после добрались до Вильнюса».
Часть команды Минской урбанистической платформы в начале войны все еще находилась в Киеве. Они приняли решение эвакуироваться из города и добраться до границы с Польшей, потому что там можно было пройти границу без виз.
Урбанистам и урбанисткам помог Free Belarus Center, куда они обратились за поддержкой по выезду из Киева. До выезда приходилось отсиживаться в бомбоубежищах, искать воду в магазинах, собирать вещи на скорую руку, переезжать с левого берега на правый и принимать решения за секунды.
Самые серьезные трудности начались уже на границе. У одного из ребят была кошка, которая ему досталась вместе с квартирой, поскольку хозяйка не смогла ее забрать. Он хотел перевезти ее через границу и забрать с собой. В итоге кошку перекидывали через забор на границе, и питомицу уже перевозила колежанка.
«Из Украины коллегу не выпускали трое или четверо суток, потому что он беларус и мужчина. Он предпринял три попытки, чтобы покинуть Украину, и ему не повезло в том, что как раз в то время в сторону беларусов начался хейт. Но в итоге его все-таки выпустили».
«У ребят и девчат из команды были флешбеки со сцепками, поскольку людей на польской границе было очень много, все было неорганизованно, происходили драки. И беларусы, и беларуски пытались как-то помочь людям организовать очереди, но как только начинались беспорядки, пограничники останавливали движение».
- Как перенесла эти события ваша команда? Собираетесь ли вы продолжать работу в ближайшее время?
«Я понимаю, что после пережитого вся наша команда в той или иной степени нуждается в терапии или в восстановлении. Даже те, кто не были в Украине, потому что это про ретравматизацию пережитого и синдром наблюдателя/наблюдательницы. Те, кто пережили события и репрессии в Беларуси, потом окунаются в новости про войну, оказываются причастными в какой-то степени к ней».
«Беларусам и беларускам сейчас очень сложно не обвинять себя (лично я за то, чтобы отбросить самобичевание, но тоже прошла через вот это сбивающее чувство вины), и многие делают все возможное, чтобы война прекратилась. Мне иногда кажется, что те, кто смогли уехать, пытаются делать так много, что зачастую не анализируют количество своих ресурсов, и многие сейчас выгорают».
«Один из наших коллег вырос в Мариуполе. У него остались там родственники, соседи. Он долго их искал, часть нашел, с частью нет связи, а один его родственник умер там в середине апреля. Это трагично и сложно. И никто не знает, как такое переживать и как в таком друг друга поддерживать правильно. Но мы вместе».
«Сейчас нам удалось возобновить свою работу: находимся в потоке идей и разработки проектов. Платформа продолжает общаться и поддерживать знакомых урбанистов и урбанисток из Украины.
Мы также думаем о том, что сможем сделать потом. Потому что война обязательно закончится. Но как сделать так, чтобы она не повторилась, как помочь людям вернуться в города?
Мы много думаем про Беларусь. И про Беларусь в военном, оккупированном контексте, потому что все взаимосвязано. Как так произошло, что Беларусь потеряла себя? Что мы можем с этим сделать? Шаг один: мы будем оставаться Минской урбанистической платформой».
- Думаете ли вы вернуться в Беларусь, когда все закончится и перемены произойдут?
«Лично я да, и многие из нашей команды, как мне чувствуется, – да. Мы только сейчас стали использовать в разговорах слово «эмиграция», когда уехали во второй раз. Первый год мы назвали это «Беларусь на удаленке», «релокация».
«Ты придумываешь другие названия событию, которое произошло не по твоей вине, вероятно, чтобы минимизировать боль. Сейчас некоторые из нас поменяли стратегию и пошли дополнительно получать образование. И мне кажется, что это очень крутая стратегия для того, чтобы эти знания потом применять в новой Беларуси».
«Согласно исследованиям, которые команда проводила за последние два года, можно говорить о том, что у беларусского общества сейчас, осознанная или нет, тактика накопления знаний, идей, навыков на будущее и реализации их потом, когда будет возможность. Поэтому у нас похожая тактика: сейчас у общества есть запрос на знания, и мы даем эти знания; когда будет возможность, мы приедем, чтобы их реализовывать вместе.
У меня есть потребность и запрос на то, чтобы вернуться. Я сейчас нахожусь в Литве и живу в районе, который очень похож на Минск. Тут панельки и очень много зелени.
Раньше я панельки не то, чтобы любила. Они часто навевали хандру и ассоциации с некомфортным благоустройством. А на днях ехала на общественном транспорте в Вильнюсе: весна, вечер, панельки. И у меня чуть ли не слезы лились от того, как это похоже на Минск».