Есть такой миф о людях, не имеющий доказательств, – мы якобы всегда заботимся о выживании в первую очередь. Это верно для других видов. Столкнувшись с надвигающейся угрозой вроде сильных холодов, они вкладывают огромное количество ресурсов, чтобы предотвратить катастрофу. Например, мигрируют или запускают процесс гибернации. Но с людьми всё иначе.
Столкнувшись с надвигающейся или хронической угрозой – такой, как климатический или экологический кризис – мы, кажется, изо всех сил пытаемся поставить под угрозу наше выживание. Мы убеждаем себя, что всё не так серьезно или что вообще ничего не происходит. Мы разрушаем окружающую среду ещё сильнее, меняя обычные машины на внедорожник и всё чаще летая на самолётах. Умирать – так с музыкой.
В глубине души мы слышим голос, который шепчет: «Если бы это было действительно так серьёзно, нас бы кто-нибудь остановил».
Если мы вообще обращаем внимание на эти проблемы, то представляем их как что-то мелкое и до смешного несоответствующее реальным масштабам катастрофы. Нашими реакциями могут руководить разные мотивы и причины, но среди них точно нет инстинкта самосохранения.
Вот что мы знаем. Мы знаем, что наша жизнь полностью зависит от сложных природных систем: атмосферы, океанических течений, почвы и пищевых цепочек на всей планете. Люди, изучающие сложные системы, обнаружили, что те ведут себя согласованно. Не имеет значения, является ли система сетью банков, государством, тропическим лесом или антарктическим шельфовым ледником – его поведение подчиняется определенным математическим правилам. В нормальных условиях система регулируется сама, поддерживая состояние равновесия. Она может выдерживать давление до определенного момента. Но тут вдруг всё переворачивается. Система проходит через точку невозврата, а затем переходит в новое состояние равновесия, и этот процесс часто нельзя повернуть вспять.
Человеческая цивилизация полагается на текущие состояния равновесия. Но во всём мире важные системы, похоже, приближаются к точке невозврата. Если одна система выйдет из строя, это может потянуть за собой другие, вызывая каскад хаоса, известный как системный экологический коллапс. Так было во время предыдущих массовых вымираний.
В 2020 году было вырублено 11088 квадратных километров лесов Амазонии.
Вот один из многих способов, как это могло произойти. Полоса саванн, известная как Серрадо, охватывает центральную часть Бразилии. Её растительность зависит от образования росы, которая, в свою очередь, зависит от глубоко укоренившихся деревьев, которые поглощают грунтовые воды, а затем выпускают их в воздух через свои листья.
Но за последние несколько лет обширные участки Серрадо были расчищены для выращивания сельскохозяйственных культу– в основном сои для кормления кур и свиней во всем мире.
По мере вырубки деревьев воздух становится суше. Это означает, что более мелкие растения умирают, обеспечивая циркуляцию еще меньшего количества воды. Некоторые ученые предупреждают, что в сочетании с глобальным ростом температур этот порочный круг может – вскоре и внезапно – превратить всю эту систему в пустыню.
Серрадо является источником некоторых великих рек Южной Америки, в том числе текущих на север в бассейн Амазонки. Поскольку в реки поступает меньше воды, это может усугубить давление, от которого страдают тропические леса. Их разрушает смертоносная комбинация вырубок, пожаров и роста температур, и им уже угрожает возможный системный коллапс. И Серрадо, и тропический лес создают «реки в небе» – потоки влажного воздуха, которые распределяют осадки по всему миру и помогают управлять глобальной циркуляцией: движением воздуха и океанических течений.
Процесс циркуляции, благодаря которым тепло из тропиков двигается к полюсам, нарушается таянием арктических льдов и начинает ослабевать. Без циркуляции климат в Великобритании будет похож на сибирский.
Независимо от того, какая сложная система изучается, есть способ узнать, приближается ли она к переломному моменту. Чем ближе она оказывается к моменту невозврата, тем резче внутри неё становятся колебания. То, что мы видели в этом году – это большое глобальное колебание, когда системы Земли начинают разрушаться. Тепловые купола над западным побережьем Северной Америки; массовые пожары там, в Сибири и средиземноморском регионе; смертоносные наводнения в Германии, Бельгии, Китае, Сьерра-Леоне – это сигналы, которые в климатической азбуке Морзе означают «бедствие».
В результате наводнений в Германии летом 2021 года погибло более ста человек.
Логично было бы предположить, что разумный вид быстро и решительно отреагирует на эти сигналы, радикально изменив свои отношения с живым миром. Но мы работаем не так. Наш великий разум, наше высокоразвитое сознание, которое когда-то зашло так далеко, теперь работает против нас.
Анализ, проведенный группой по устойчивому развитию СМИ, показал, что в 2020 году в британских телепрограммах слово «торт» упоминалось в 10 раз чаще, чем «изменение климата». «Яйцо по-шотландски» упоминалось в два раза чаще, чем «биоразнообразие». «Банановый хлеб» превосходит «энергию ветра» и «солнечную энергию» вместе взятые.
Безусловно, СМИ – это не всё общество, а телеканалы заинтересованы в продвижении бананового хлеба и зрелищ. Мы могли бы спорить о том, в какой степени СМИ либо отражают, либо формируют экологическую повестку. Но я подозреваю, что решающим показателем является соотношение хлеба к климату.
Столкнувшись с кризисом беспрецедентного масштаба, мы видим в СМИ огромное количество практически бессмысленного лепета. Мы оказываемся в замкнутом пространстве.
Скорее всего, это не умышленно. Вряд ли кто-то, столкнувшись с перспективой системного экологического коллапса, говорит себе: «Скорее, давайте сменим тему на новые игрушки для собак». Это работает на более глубоком уровне. Это подсознательный рефлекс, который говорит нам о нас больше, чем наши сознательные действия. Болтовня по радио похожа на далекие сигналы умирающей звезды.
Есть некоторые виды насекомых ручейников, выживание которых зависит от разрушения поверхностной пленки воды в реке. Самка проталкивается через него – нелёгкий подвиг для такого маленького и хрупкого существа, затем плывёт по водной толще, чтобы отложить яйца в русле реки. Если она не может проткнуть поверхность, она не сможет замкнуть круг жизни, и её потомство погибнет вместе с ней.
Это и человеческая история. Если мы не сможем пробиться сквозь стеклянную поверхность отвлечения и заняться тем, что находится глубже, мы не сможем обеспечить выживание наших детей или, возможно, всего нашего вида. Но мы, кажется, не можем или не хотим разрушать поверхностную плёнку. Это странное состояние можно назвать нашим поверхностным натяжением. Это противоречие между тем, что мы знаем о кризисе, с которым мы сталкиваемся, и легкомыслием, с которым мы дистанцируемся от него.
Поверхностное натяжение преобладает даже тогда, когда мы заявляем, что решаем проблему разрушения наших систем жизнеобеспечения.
Мы фокусируемся на том, что можно назвать потребительской ерундой – крошечными проблемами, такими как пластиковые соломинки для питья и стаканчики, а не на огромных структурных силах, ведущих нас к катастрофе. Мы одержимы полиэтиленовыми пакетами.
Мы считаем, что делаем миру одолжение, покупая вместо этого хозяйственные сумки, хотя, по некоторым оценкам, воздействие на окружающую среду от производства хозяйственных сумок из органического хлопка эквивалентно воздействию 20 000 пластиковых.
Хлопок надо поливать около 200 дней в году. На производство одной футболки нужно 2700 литров воды.
Мы справедливо ужасаемся образу морского конька с хвостом, закрученным вокруг ватной палочки, но, очевидно, не обеспокоены уничтожением целых морских экосистем рыбной промышленностью. Мы ругаемся, качаем головами и продолжаем прожирать жизнь моря.
Компания Soletair Power широко освещается в средствах массовой информации в связи с ее заявлением о «борьбе с изменением климата» путем улавливания углекислого газа, выдыхаемого офисными работниками. Но его углеотсасывающий агрегат – экологически дорогостоящая башня из стали и электроники – извлекает всего 1 кг углекислого газа каждые восемь часов. Человечество производит, в основном за счет сжигания ископаемого топлива, примерно 32 млрд кг CO2 за тот же период.
Я не считаю, что наше внимание к микроскопическим решениям случайно, даже если оно бессознательное. Все мы эксперты в использовании хороших вещей, которые мы делаем, чтобы избавиться от плохих вещей. Богатые люди могут убедить себя, что они стали экологичными, потому что они перерабатывают, забывая при этом, что у них есть второй дом (возможно, это самое экстравагантное из всех их нападений на живой мир). Вполне возможно, что в каком-то глубоком неосвещенном уголке разума мы убеждаем себя, что если наши решения настолько малы, проблема не может быть такой большой.
Я не говорю, что мелочи не имеют значения. Я говорю, что они не должны вытеснять то, что имеет гораздо большее значение. Важна каждая мелочь. Но она меняет совсем немного.
Наше внимание к потребительской ерунде согласуется с корпоративной повесткой дня. Сознательные попытки помешать нам увидеть более широкую картину начались в 1953 году с кампании под названием «Сохраняйте Америку красивой». Ее основали производители упаковки, мотивированные прибылью, которую они могли получить за счет замены многоразовых контейнеров одноразовым пластиком. Прежде всего, они хотели отменить законы штата, требующие возврата и повторного использования стеклянных бутылок. Keep America Beautiful переложила вину за цунами пластикового мусора, который появился из-за производителей, на рядовых потребителей.
Корпоративное внимание к мусору, усиленное средствами массовой информации, искажает наше представление обо всех экологических проблемах. Например, недавнее исследование общественного мнения о загрязнении реки показало, что «мусор и пластик», безусловно, были самой большой причиной, которую называли люди. На самом деле, самый большой источник загрязнения воды – сельское хозяйство, а затем сточные воды. Мусор как таковой был в конце списка. И дело не в том, что пластик не важен. Проблема в том, что это почти единственная известная нам история.
Сельское хозяйство использует большое количество воды для орошения полей. Стекающая вода насыщена солью и химикатами, способствующими урожайности.
В 2004 году рекламная кампания Ogilvy & Mather, работающая на нефтяного гиганта BP, придумала новый подход, в рамках которого люди перекладывают вину на себя. Это так называемый личный углеродный след. Это было полезное нововведение, но оно также сместило фокус внимания политиков от производителей ископаемого топлива на потребителей.
Нефтяные компании на этом не остановились. Самым ярким примером, который я видел, было выступление в 2019 году генерального директора нефтяной компании Shell Бена ван Бердена. Он посоветовал нам «есть сезонно и больше перерабатывать» и публично отругал своего шофера за то, что в январе он купил корзину с клубникой.
Великий политический переход последних 50 лет, движимый корпоративным маркетингом, привел к переходу от коллективного решения наших проблем к их индивидуальному. Другими словами, он превратил нас из граждан в потребителей. Нетрудно понять, почему нас загнали по этому пути. Как граждане, объединившись, чтобы требовать политических изменений, мы сильны. Мы, как потребители, почти бессильны.
В своей книге «Жизнь и судьба» Василий Гроссман отмечает, что, когда Сталин и Гитлер были у власти, «одной из самых удивительных человеческих черт, обнаружившихся в то время, было послушание».
Он заметил, что инстинкт подчинения был сильнее инстинкта выживания. Действовать в одиночку, видеть себя потребителями, зацикливаться на потребительской ерунде и ошеломляющих мелочах, даже когда вырисовывается системный экологический коллапс – все это формы послушания.
Мы скорее согласимся на смерть всей цивилизации, чем придём к социальным трудностям, появляющимся из-за поднятия неудобных тем. Рефлекс послушания – наш величайший недостаток, излом в человеческом мозгу, который угрожает нашей жизни.
Что мы увидим, если сломаем поверхностное натяжение? Первое, с чем мы сталкиваемся, вырисовывающееся из глубины, должно напугать нас чуть ли не до смерти. И это рост. Экономический рост всегда рассматривают как что-то однозначно хорошее.
Правительства измеряют свой успех способностью его обеспечить. Но что это значит? Допустим, мы достигли скромной цели, продвигаемой такими организациями, как МВФ и Всемирный банк, – 3 % роста мировой экономики в год.
Это означает, что вся экономическая активность, которую вы наблюдаете сегодня, и большая часть воздействия на окружающую среду, которое она вызывает, удвоится к 2045 году. Затем он снова удвоится к 2069 году. Затем снова к 2093 году.
Это похоже на проклятие Близнецов в «Гарри Поттере и Дарах смерти», которое умножает сокровища в хранилище Лестрейнджа, пока они раздавят Гарри и его друзей насмерть. Все кризисы, которые мы стремимся предотвратить сегодня, будет вдвое труднее преодолеть, когда удвоится глобальная экономическая активность.
Дошли ли мы уже до дна? Ни в коем случае. Проклятие Близнецов – лишь одно из следствий того, о чем мы не смеем упоминать. Подобно тому, как когда-то было кощунственно использовать имя Бога, это слово теперь тоже иногда кажется табу. И это слово – капитализм.
Большинству людей сложно определить, какая система доминирует в нашей жизни. Но если вы надавите на них, они скорее всего пробормочут что-то об упорной работе и предприимчивости, о покупках и продажах. Именно так бенефициары системы хотят, чтобы мы её воспринимали. Но на самом деле огромные состояния, накопленные при капитализме, добываются не так, а путем грабежа, монополизации сфер и сбора ренты с последующим наследованием.
Согласно одной из оценок, в течение 200 лет британцы добыли в Индии, в пересчёте на нынешние цены, 45 трлн долларов. Они использовали эти деньги для финансирования индустриализации своей страны и колонизации других стран, чьи богатства, в свою очередь, были разграблены.
Мародерство происходит не только по географическому, но и по хронологическому принципу. Видимое здоровье наших экономик сегодня зависит от того, как много природных богатств мы отберём от будущих поколений. Это именно то, что делают нефтяные компании, пытаясь отвлечь нас потребительской ерундой и разговорами об индивидуальном углеродном следе. Такое воровство у будущего – это двигатель экономического роста. Капитализм, который звучит так разумно, когда его объясняет ведущий экономист, с экологической точки зрения представляет собой обычную пирамиду.
Это поток, который течёт, подобно реке? Нет. Капитализм – это просто средство достижения чего-то еще большего. Достижения большего богатства.
Вряд ли имеет значение, насколько зелёным человеком вы себя считаете. Основная причина вашего воздействия на окружающую среду – это не ваша самоидентификация. Это не ваш способ потребления.
Это не ваш выбор. Это ваши деньги. Если у вас есть лишние деньги, вы их тратите. Хотя вы можете убедить себя в том, что вы экологичный мегапотребитель, на самом деле вы просто мегапотребитель. Вот почему воздействие на окружающую среду очень богатых людей, каким бы правильным оно ни было, намного больше, чем у всех остальных.
Предотвращение глобального потепления более чем на 1,5° C означает, что наши выбросы в среднем не должны превышать двух тонн углекислого газа на человека в год. Но на каждого человека из самого богатого процента на планете приходится в среднем более 70 тонн.
Билл Гейтс, по одной из оценок, “выбрасывает” почти 7500 тонн CO2, в основном в результате полетов на своих частных самолетах. По тем же данным, Роман Абрамович “выбрасывает” почти 34 000 тонн, в основном, за счет его гигантской яхты.
Те дома, которыми владеют сверхбогатые люди, могут быть оснащены солнечными батареями, у них могут быть электрические суперкары, а частные самолёты могут работать на биотопливе, но не всегда эти изменения действительно приводят к позитивным изменениям.
В некоторых случаях дела становятся только хуже. Переход на биотопливо, одобренный Биллом Гейтсом, в настоящее время является одной из главных причин разрушения сред обитания, поскольку леса вырубают для производства древесных гранул и жидкого топлива, а почвы разрушают для производства биометана.
Но ещё важнее, чем прямое влияние сверхбогатых, оказывается политическая и культурная власть, с помощью которой они блокируют эффективные изменения. Их культурная мощь основана на завораживающей сказке.
Капитализм убеждает нас, что мы все – просто временно стеснённые в обстоятельствах миллионеры. Вот почему мы терпим это. Но на самом деле некоторые люди чрезвычайно богаты, потому что другие чрезвычайно бедны: огромные богатства напрямую зависят от эксплуатации. А если бы мы все стали миллионерами, мы бы поджарили планету в кратчайшие сроки.
Сложная правда заключается в том, что для предотвращения климатической и экологической катастрофы нам нужно снижать показатели. Надо следовать тому, что бельгийская философка Ингрид Робейнс называет лимитарианством. Так же, как существует черта бедности, ниже которой никто не должен опускаться, существует черта богатства, выше которой никто не должен подниматься.
Нам нужны не налоги на выбросы углерода, а налоги на богатство. Нас не должно удивлять, что ExxonMobil выступает за введение налога на выбросы углерода. Это форма потребительской ерунды. Она затрагивает только один аспект многогранного экологического кризиса, перекладывая ответственность с главных виновников на всех вообще. Это может приводить к тому, что бедные люди платят больше богатых.
Но налоги на богатство бьют в самую суть проблемы. Они должны быть достаточно высокими, чтобы разорвать спираль накопления и перераспределить богатство, накопленное единицами. Их можно использовать, чтобы вывести нас на совершенно другой путь, который можно назвать «личная достаточность, общественная роскошь».
Хотя на Земле не хватает экологического или даже физического пространства, чтобы каждый мог наслаждаться частной роскошью, его достаточно, чтобы предоставить каждому общественную роскошь: великолепные парки, больницы, бассейны, художественные галереи, теннисные корты и транспортные системы, детские площадки и общественные центры. У каждого из нас должен быть свой собственный небольшой частный достаток, но у нас должна быть возможность расправлять крылья, не захватывая ресурсы у других людей.
Соглашаясь на продолжающееся разрушение наших систем жизнеобеспечения, мы подчиняемся желаниям сверхбогатых и могущественных корпораций, которые их контролируют. Оставаясь в ловушке поверхностной пленки, поглощенной легкомыслием и потребительской ерундой, мы даём им социальную лицензию на работу.
Мы выживем, только если перестанем соглашаться. Сторонники демократии XIX века знали это, суфражистки знали это, Ганди знал это, Мартин Лютер Кинг знал это.
Экопротестующие, которые требуют системных изменений, также осознали эту фундаментальную истину. На протестах против системного экологического коллапса мы видим людей, в основном молодых людей, отказывающихся дать согласие. Они понимают, что история даёт самые важные уроки. Наше выживание зависит от непослушания.