Светлана Алексиевич: Было очень много зараженного мяса, так его добавляли в дорогую колбасу, потому что ее люди много не купятО том, как люди потихоньку обживают даже ад
В первые годы, когда я писала книгу «Чернобыльская молитва», я встречалась с потрясённым человеком. Случилось что-то, чего никто не мог объяснить, люди не понимали, что происходит, они понимали только одно, что государство их обманывает. Это были потрясённые люди.
Всё оказалось сложнее, потому что совпали две катастрофы – социальная, социализм как бы кончился, правда, не у нас, не в Беларуси, а вообще как идея, и люди больше были заняты этим. И эта космическая катастрофа, которую нельзя было объяснить, не было инструментов объяснения, их и до сих пор нет, и которая застала людей врасплох.
И люди потихоньку обжили даже ад.
Я думаю, что одно из преступлений власти – это то, что Чернобыль не стал тем явлением, о котором говорили бы, и профессор Юрий Бандажевский – один из самых интересных исследователей этой темы, не сидел бы в тюрьме. То есть, тогда мы могли бы больше противостоять этой беде. А так мы оставили это всё для будущих поколений. У нас самих этого не получилось.
О Чернобыле и Фукусиме
Я увидела там точно таких же растерянных людей.
Люди там точно также обижаются, что они ничего не знают, что на самом деле происходит. Что ходят разные слухи, из разных источников можно понять, что проблема не решена. Сегодня наука перед этим отступает.
Можно сказать, что эти два опыта – это опыты из будущего. Я помню, когда моя книга впервые вышла в Европе, я приехала на встречу с читателями в Японию и там услышала, что такое может произойти только у вас, безалаберных русских, а у нас такое невозможно, мы всё просчитали. А когда случилось это землетрясение, а оно было на полтора балла выше того, что они просчитали, то от самой техногенной японской цивилизации осталась куча мусора. Когда говоришь и с учёными, и с простыми людьми, у всех, к сожалению, одинаковая растерянность. Это то, с чем я столкнулась и в нашей «зоне».
Я уже несколько раз слышала, что беларусы называют себя «чёрными ящиками», вот, наверное, мы действительно и есть те «чёрные ящики», которые записывают информацию для будущего.
О стариках из зоны
Больше всего меня в нашей «зоне» поразили деревенские старые люди. У них не было такого страха, который был у меня, у людей с хоть каким-то образованием. Может, это религиозность или генетическая память.
У них было какое-то знание, как у пчёл, которые семь дней после взрыва на ЧАЭС не вылетали из ульев. Люди не могли понять, что случилось, и почему рыбаки не могут накопать червей, потому что те ушли глубоко под землю. А мы были совершенно к этому не готовы.
О том, что с Чернобылем жить вечно
Нам с Чернобылем жить вечно, с точки зрения нашей человеческой жизни.
Государство этим не занимается. Тот, кто бывал за границей, знает, что там люди не ждут государственной помощи. Они решают это сами. Это и есть гражданское общество, это важные навыки. Если что-то и привозить с Запада, то не барахло или электронику, а привозить идеи, этот другой взгляд на жизнь. Они учились свободе 200-300 лет, а мы всё это время жили в лагере. Можно сказать, мы все лагерные люди. И нельзя закрыть калитку лагеря, как мы думали в 90-е годы, и тут же мы будем свободны. Ничего подобного.
Многие наши проблемы – это проблемы культуры. Потому что цена жизни ничего не стоит. ГУЛАГ, война – это всё отпечаталось в нашем сознании. Ну, подумаешь, больны дети.
Это как бы ничего с точки зрения государства, немного чего стоит. Меня особенно поразило, когда я писала свою книгу, что было очень много заражённого мяса, так его добавляли в дорогую колбасу. Я говорю: почему в дорогую? Мне говорят: а потому что дорогой колбасы люди много не купят. Вот это иезуитство, которое у нас на каждом шагу, обеспечивается тем, что мы сами не ценим свою жизнь.