Дальше вода через обводные каналы отправится в близлежащее болото Званец. Оптимальный её уровень будут поддерживать до июля: до этого времени здесь должен благополучно загнездиться редкий для всей Европы вид – болотная камышёвка. И всё это в руках одного простого человека, хранителя здешних болот. Или, как это называется правильно, эксперта по гидрологии и поддержанию гидрологического режима НПЦ по биоресурсам НАН.
Проблема с хвостом
Иван Николаевич ведёт нас знакомой тропинкой, внимательно глядя по сторонам:
– Я здесь по утрам многих хищников лесных встречаю. Когда лису, когда кого ещё. А вот ни волка, ни кабана ни разу не видел.
И вдруг он всплёскивает руками и указывает на узкую тропинку к воде. Оказывается, в последние годы у него появились серьёзные конкуренты – бобры, которым человеческие планы по поддержанию уровня воды в каналах малоинтересны.
– Представляете, – сначала нахмуривает брови, а потом всё же улыбается он, – чтобы вода не уходила, бобры начинают строить свои плотины. Да так крепко строят, что в последний раз, когда такое случилось, мне понадобилось часа два, чтобы очистить путь воде. Но всю постройку так и не разобрал. Там даже палки с гвоздями были! И где только они их взяли?
Кстати, учёные провели учёт здешнего хвостатого строителя и пришли к печальному для бобра выводу: для поддержания их оптимального количества 16-20 особей ежегодно из природы нужно изымать.
У каждого своя «батьковщина»
Казалось бы, что за работа такая – регулировать уровень воды в болоте? Но, оказывается, от этих утренних обходов зависит очень многое.
– Нет воды, – объясняет Иван Тетерук, – нет и насекомых, а значит, и корма для многих птиц. В прошлом году, например, такая сушь была, что и комара не было. Болота горели. И наоборот: много воды – птицам негде вить гнёзда. А ведь у нас тут и краснокнижники есть – камышёвка, венерин башмачок. Всего 36 ценных видов! Да и если болоту некомфортно, оно не кислород, как обычно, а углекислый газ в воздух выбрасывает. Что тут хорошего?
Мой собеседник говорит о болоте с какой-то особой теплотой. Это для нас, городских, болото – топь, для них, здешних жителей, оно и мать, и отец. В советские времена у каждого жителя (а в деревне тогда насчитывалось около 700 дворов и 4 тысячи жителей) была своя «батьковщина» – островок на болоте, который можно было возделывать. Был такой и у Ивана Николаевича, и у его отца, и у деда. Островок обкашивали, за ним ухаживали.
– Не было такого, чтобы болота зарастали тростником в человеческий рост, как сейчас. Пускали его на корм скоту. Многие держали по две-три коровы. А на корову нужно около 2,5 тонны сена, на лошадь и вовсе 3 тонны. Урожай делили на три части и треть отдавали государству.
После Миколы коров гонять нельзя
Это с конца 80-х годов прошлого века болото стали осушать. До этого вода брала в тиски все Повитье.
– Только с южной стороны был выход к лесу, – уходит в воспоминания Иван Тетерук. – С других сторон нас окружали болота. Воды там тогда было почти по пояс. Навоз, семена, орудия труда на наши “батьковщины” завозили зимой, когда болото было подо льдом. Летом вода немного уходила, иногда совсем, до суши. И можно было добраться туда самим, привести волов или колхозную лошадь. Урожай тоже вывозили не сразу. Ждали зимы, когда случались оттепели.
Были в здешних местах и другие традиции. Например, коров тогда пасли на болотах вплоть до весеннего праздника Миколы, 22 мая. Дальше нельзя – нужно было дать время траве вырасти для сенокоса. В болоте ставили веху с пучком сена – это означало, что сроки вышли.
Так в гармонии с природой и жили здесь почти до конца 90-х годов прошлого века. Спрашиваю: неужто в топь никто и никогда не проваливался, трагедий, связанных с болотом, не было?
– Никогда, – отрицательно качает головой собеседник. – Да и топкое болото видно сразу, оно и зимой не замерзает. Там идёт какое-то испарение, которое этому препятствует. Вот туда ступи – и пропал. Но местные все эти участки знали.
Камышовые «леса»
А вот за нынешние времена сердце Ивана Николаевича болит. «Сейчас в болота попадает вода с полей, с нитратами, – сетует он. – Камыш не скосить – такой высокий растёт. Густой, выше двух метров. Если вошёл, не видишь, куда идти. Только солнце над головой. Жечь болото тоже не выход. Это ещё одно удобрение для него. Возвращать уход нужно.
С грустью он, в прошлом механизатор, награждённый в 1988 году орденом Трудовой Славы 3-й степени и собиравший за сезон по четыре урожая, вспоминает о временах, когда осушенные земли были особенно плодородными.
– Если бы сейчас были такие урожаи, как изначально на мелиорированных землях, думаю, и теперь хозяйства не бедствовали бы, – указывает он в сторону чёрных пятен среди сельхозполей. – А сейчас из-за несвоевременной откачки воды здесь и вовсе озимые погибли. Пересеивать надо будет.
Волна, как на море
Любовь к здешней земле Иван Тетерук, наверное, впитал с молоком матери, с любовью к ней всех своих прародителей. А отец его, к слову, более двух десятков лет работал в этих местах лесником. Да и сам Иван Николаевич после армии в городе не задержался – позвала душа к родным болотам. Тут в 1979-м нашёл свою вторую половину – Елену, воспитали вместе трёх дочерей. В мае этого года 38 лет совместной жизни отпразднуют.
Вообще болота – тема, о которой Тетерук может говорить бесконечно. Правда, убеждён: в прежние времена живности здесь было больше.
– Болото – это романтика! – улыбается он. – Раньше, когда паводок и всё залито водой, волна была, как на море! Уменьшается вода — появляются жёлтые цветы, калужница болотная. И всё болото жёлтое! Когда лоза цвела, такой аромат шёл, как мёд. Вот он, настоящий воздух! Куликов, уток и журавлей и вовсе тьма была!
А когда пришлось уехать (службу проходил в Украине), так тоска была просто невыносимой.
– Два года месил там глину, – идёт он и глядит себе под ноги. – Про своё болото и лесок, которые здесь, каждый день вспоминал. Кажется, целовал бы его! Сапоги моешь – белые, чистишь – белые. Здесь прошёл по песку, он высох и осыпался – красота. Тем более у нас равнина – всё на километры вокруг видишь. А там горы, сто метров отошёл – и никого.
Болото — кормилец
Но если деревня Ивана Тетерука всё ещё жива, деревня Михаила Зиновича, как признаётся он сам, умирает.
– Раньше в Кокорице были школа, магазин, ФАП, – опускает он глаза, – а теперь ничего нету. В 1970 году у нас в школу ходило около 120 учеников – деревня большая была, а ныне 4 ученика, которых возят в соседний Бездеж.
Из 200 домов, которые были здесь когда-то, осталось вчетверо меньше. Остальные – заброшенные развалюхи.
Времена, когда в деревне было много коров, когда болото косилось, ушли в прошлое. Сегодня на весь населённый пункт восемь кормилиц.
– Когда-то, – листает альбом с фотографиями Михаил Данилович, – и рыбу тут ловили, и яйца птичьи собирали – болото кормило. Такой «спев» от птиц был! И коровы там паслись. Вода на спину лилась, не боялись и не болели. А сейчас куча хвороб!
Были времена, когда воду из болота пили – такой чистой была.
– Когда работали на болоте, воды из дома никогда не брали: ямку выкопал и пей, – вспоминает он. – И не болел никто! А что теперь? Сплошные нитраты с полей.
Хотя, конечно, централизованное водоснабжение в деревне появилось.
Сегодня уже сложно поверить, но когда-то, ещё до осушения болот, у каждого уважающего себя здешнего хозяина была лодка. На моторках, если нужно было, и в Белоозёрск ездили. Сегодня ни воды такой давно нет, ни лодок – бензин не по карману. Лошадьми и боронуют, и, если нужно, выезжают в тот же Бездеж.
Автолавка не балует
Пока мы идём по деревне, нас обгоняет суровый мужчина в повозке, здоровается кивком и уезжает в сторону пашни. Больше ни живой души. Неужто все на работе или в отъезде, задумались мы.
– По домам сидят, телевизор смотрят, – грустно улыбается Михаил Зинович. – Как только телевизор появился, в гости люди ходить перестали.
Хотя самому Михаилу Даниловичу есть чем заняться. И это при больных ногах и отсутствии помощников – хозяйка умерла четыре года назад, а дети живут в Бездеже.
– У меня есть конь, поле, – ведёт он экскурсию по своему хозяйству. – Надо забороновать. Вот и плуг сам смастерил, только колёса заводские. Уже картошку посадил. Правда, настал мороз, так что не знаю, что с ней будет. Жита немного посеял для лошади и кур.
Только вот автолавка сельчан не балует. В прошлый раз, например, пришлось ждать её на воздухе, у начала деревни, два часа. Это хорошо если с погодой повезло, вздыхает Михаил Зинович. А если снег, дождь? А ведь всё население в Кокорице – человек восемьдесят – пенсионеры.
Тем не менее покидать родные места мужчина, хотя трое его братьев и пять сестёр давно разъехались, не собирается – прикипел. К хозяйству, хате, которую мастерил своими руками, и к родному болоту.