01.03.2016 / 16:03

В разговоре с порталом TUT.BY семья вспомнила, о чём шутили атомщики накануне аварии, как проходила эвакуация, как припятчане оказались на майские праздники в Беларуси, а также рассказала, зачем помнить мертвый город.

Больше двух лет назад две дикие кобылы редкого вида — лошадь Пржевальского — вышли за колючую проволоку, к людям. Украинское село Дитятки, где они оказались, расположено на границе с Чернобыльской зоной отчуждения. Лошадей дважды пытались вернуть в табун, но каждый раз они возвращались во двор Александра Сироты. Так в Дитятках появился приют для краснокнижных лошадей. Прокормить их непросто, но и бросить на произвол судьбы нельзя. Самого Александра Сироту 30 лет назад эвакуировали из Припяти, загрязнённой радиацией. Прошло много времени, прежде чем он и его мама нашли себе новое пристанище.

Припять после аварии. Опьяняющее утро

«Товарищи, временно оставляя своё жилье, не забудьте, пожалуйста, закрыть окна, выключить электрические и газовые приборы, перекрыть водопроводные краны. Просим соблюдать спокойствие, организованность и порядок при проведении временной эвакуации…», — вещал из всех репродукторов города Припять диктор. Было это 27 апреля 1986 года, через 36 часов после взрыва на ЧАЭС.

Александру Сироте было почти десять, когда он слушал это объявление, его маме Любови Сироте — около тридцати. Наспех собирая документы и самые необходимые вещи, они, как и ещё почти пятьдесят тысяч жителей города атомщиков, не знали, что вернуться не придётся.

Сегодня Любовь Сирота живёт в украинском городке Иванков, что в тридцати километрах от зоны отчуждения. Сын её Саша со своей семьёй — в селе Дитятки, на самой границе с отселённой территорией
Сегодня Любовь Сирота живёт в украинском городке Иванков, что в тридцати километрах от зоны отчуждения. Сын её Саша со своей семьёй — в селе Дитятки, на самой границе с отселённой территорией

На прохладной светлой веранде маминого дома Саша Сирота разжигает огонь в чугунной печи с ажурной стенкой, а Любовь Макаровна рассматривает черно-белые фото. По странному совпадению она успела оформить припятскую коллекцию фотоснимков в альбом как раз накануне аварии.

— Ночью со станции донесся гул, потом — хлопок. Мне в эту ночь не спалось, я долго сидела в окне, — вспоминает Любовь Сирота. —  Но у нас в городе похожие выхлопы слышали часто, поэтому внимания не обращали. Утром я отправила сына в школу, а сама ушла в литобъединение.

В утреннем городе 26 апреля удивляло только одно: большое количество поливочных машин на улицах.

— Но я только подумала: город готовят к майским праздникам. И вообще было чувство такой лёгкости, будто ты летишь над землёй, — рассказывает Любовь. — Только потом я анализировала эту приподнятость. Такой эффект даёт очень высокий радиационный фон. У ремонтников на атомных станциях есть термин, который описывает это состояние — «ядерное похмелье».

Саша дотопал по пенным лужам в школу. Прошёл первый урок, а на второй учителя не вернулись с перемены в класс, собрались на экстренную планёрку.

— Мы сидели, галдели, — вспоминает Александр. — У кого-то из одноклассников родители работали на станции, поэтому мы узнали, что там случился пожар. Просидели один урок, второго тоже не было — и разбежались. У медсанчасти было много взрослых людей, которые что-то обсуждали, в сторонке стояли машины скорой помощи, то и дело раздавались звуки сирен. Нас оттуда прогнали. Потом мы с другом махнули «смотреть пожар», на путепровод, откуда станцию было хорошо видно. Сейчас некоторые «великие» экскурсоводы называют это место «мостом смерти».

 Ну, прострелы-то там были сильные, — вздыхает Любовь Макаровна. — До пятисот рентген.

В Припяти Любови предложили работу мечты. Она стала руководителем литобъединения во дворце культуры «Энергетик», внешний вид которого теперь легко отыскать на многочисленных фотографиях сталкеров. Страница из семейного альбома
В Припяти Любови предложили работу мечты. Она стала руководителем литобъединения во дворце культуры «Энергетик», внешний вид которого теперь легко отыскать на многочисленных фотографиях сталкеров. Страница из семейного альбома

Саша Сирота во времена своего припятского детства. Фото из семейного архива
Саша Сирота во времена своего припятского детства. Фото из семейного архива

Кроме странной дымки над станцией, ничего интересного мальчишки не увидели. Правда, к речному порту летел вертолет. Пока добежали туда — вертолета уже не застали.

— Но раз уж мы оказались возле реки, то было самое время выполнить одно важное поручение, — улыбается Александр. — В школе нам рассказали, как сделать вазу: берешь какую-нибудь банку, обмазываешь ее глиной, а потом в глину нужно натыкать фасоли. Эта поделка должна была стать сюрпризом для мамы. И мы убежали копать глину.

Сашка в день аварии вернулся домой в грязном пальто. Маме приврал: был на субботнике. А заодно принёс невесть откуда слух: кажется, детей будут эвакуировать.

«По дворцу культуры летал гроб — так начиналась юморина»

Вечером 26 апреля литобъединение устроило в общежитии строителей атомной станции вечер, посвящённый Марине Цветаевой. Потом Любовь Сирота с подругой прогулялись на тот же самый путепровод, куда утром бегал сын, — в ночи над АЭС было видно яркое зарево. Это усилило тревогу.

— Какие же мы были беспечные, — эти слова во время разговора Любовь Сирота повторяет несколько раз. — Ещё до аварии нам с подругой в Киеве рассказывали, что где-то на Западе «зелёные» протестуют против атомных станций. Мы иронизировали: давай и мы, как вернемся в Припять, палатки перед станцией разобьём! А примерно за полгода до трагедии я организовала приезд писателей в наш город. Они задавали много вопросов, когда их водили по станции: «А вдруг что-то случится?». Замглавного инженера по науке так тогда убеждал: «Тройная система защиты! Никогда — ничего!».

Отселенная Припять. Снимок 2013 года.
Отселенная Припять. Снимок 2013 года.

Радионуклиды городская молва называла «шитиками». Над ними шутили, как и над горбачёвским курсом на ускорение. Атомщики в Припяти проводили смелые, безбашенные юморины, которые настораживали партийное руководство. Любовь Сирота с грустной улыбкой вспоминает несколько эпизодов последнего в городе конкурса юмористов:

 — По дворцу культуры летал гроб — так начиналась юморина… Ещё была сценка почти пророческая: будто гид водит людей по Припяти. А у нас напротив ДК стоял долгострой, торговый центр, обнесенный деревянным забором. Иронизируя, гид предложил и тут ускориться: «Мы даём обязательство, что к концу года весь город обнесём таким забором». Все смеялись. И совсем скоро забор вокруг города появился, правда, из колючей проволоки.

27 апреля на прилавки припятских магазинов выбросили дефицитные товары: копчёные колбасы, говядину и свинину хороших сортов, молоко и сметану в невиданных здесь раньше пластиковых упаковках. Город подумал: к празднику. И выстроился в длинные очереди. Объявление об эвакуации многие услышали, выходя с полными сумками из гастрономов.

Колонны ЛАЗов и «Икарусов» вывозили жителей Припяти в неизвестность. В веренице техники попадались машины, снятые с киевских городских маршрутов. Только в автобусах припятчане стали осознавать масштабы происходящего: множество милиционеров в респираторах, военные машины, танки за городом, перепуганные жители ближайших деревень вдоль дорог.

На пути из Иванкова к границе зоны отселения — вот такой указатель, который сообщает, что начинается Чернобыльский район. После аварии, в 1988 году, этот район упразднили, населенные пункты его отнесли к ближайшему — Иванковскому
На пути из Иванкова к границе зоны отселения — вот такой указатель, который сообщает, что начинается Чернобыльский район. После аварии, в 1988 году, этот район упразднили, населенные пункты его отнесли к ближайшему — Иванковскому

Эвакуированным организовали «зелёную улицу» — можно было ехать куда угодно, купить сходу билет на какой хочешь поезд. Люба решила ехать с сыном к сестре, в Беларусь, на майские. Надеялись: после праздников вернутся домой.

Ехали в поезде из Киева. Вокруг люди обсуждали: что-то серьёзное случилось на атомной. Но я сидела молча. Думала: а можно ли об этом говорить, если не было объявления официального? Нас так воспитывали в Советском Союзе, — говорит Любовь Сирота. — Когда приехали в квартиру к сестре, помню, в шутку бросила её мужу: «Толя, неси приборы — будем шитики мерять!».

Беларусская история. «Вон у меня дома фактически снятые с реактора — веселы и здоровы»

В год, когда случился ядерный взрыв, сестра Любови Надежда Клопотенко жила в Беларуси, в гарнизоне под Марьиной Горкой. Её муж Анатолий в 1986 году был майором химической защиты, всего прослужил в Беларуси он с 1978 по 1990 год.

Надежда Макаровна всю жизнь ездила вместе с мужем по гарнизонам. После его смерти уехала в Россию. Когда журналисты TUT.BY были в Украине, Надежда Клопотенко как раз гостила у дочери, в городе Бровары Киевской области
Надежда Макаровна всю жизнь ездила вместе с мужем по гарнизонам. После его смерти уехала в Россию. Когда журналисты TUT.BY были в Украине, Надежда Клопотенко как раз гостила у дочери, в городе Бровары Киевской области

— Люба и Саша приехали ночью, постучали в дверь, — рассказывает Надежда Клопотенко. — Мы в шоке были: обычно Люба такая эффектная, а тут — в каком-то сереньком страшненьком платье, измученная. Рассказывает: так и так, пожар на атомной. А Толя слушает с недоверием: «Люба, нам же ничего не говорят, дозиметры не поднимаем, нет распоряжения». Просто поверить не могли, что такое происходит. И, знаете, тогда ещё День химика был и мы собрались семьей, взяли Любу, Сашку и все вместе поехали на шашлыки в лес.

В блаженные дни неведения Анатолий Клопотенко даже подсмеивался над директорами ближайших совхозов в ответ на слухи: «Ну что вы паникуете? Вон у меня дома двое, фактически снятые с реактора, — веселы и здоровы».

Потом его батальон подняли по тревоге. Помимо солдат-срочников, выделили «партизан» — так называли военнообязанных разных возрастов, которых мобилизовали специально для ликвидации. Насколько помнит жена, батальон Анатолия был первым из Беларуси, который отправили в Припять.

— В июне они уже убирали в городе. Там не было электричества, в брошенных квартирах стояла вонь — в холодильниках испортились продукты. В одном из домов нашли дедушку, который никуда не эвакуировался. Ну, забрали его, увезли, — рассказывает Надежда. — Потом наших бросили на реактор, чистить. Толя рассказывал, как выбегали на крышу, измеряли радиацию и рассчитывали, на сколько минут туда можно отправлять людей работать… Муж на реактор молодых ребят, срочников своих, не отправлял. Жалел — детей же ещё «рожать». Говорил, на крыше дозиметры показывали 33−34 рентгена и зашкаливали.

Свадьба Надежды и Анатолия Клопотенко. Фото из семейного архива
Свадьба Надежды и Анатолия Клопотенко. Фото из семейного архива

Располагался батальон Анатолия Клопотенко в Красном Брагинского района. Командир четыре месяца не ездил на побывку домой.

— Я приехала туда сама, в Красное. Выходит мой муж: живот большой, сам как будто ватный. Наутро вышла на улицу — смотрю, коровы идут. Надутые, живот неестественно большой. Я к мужу: «Толенька, что ж такое — ты же на них похож». Помыться муж водил меня на Припять. Моемся, а мимо едет ЗИЛ, полный людей. Они остановились и кричат: «А вы не боитесь?». И по Красному пошла такая молва: командир в речке жену купает, значит, можно жить, — вспоминает Надежда истории из прошлого.

Надежда вспоминает, как потом военные возвращались в гарнизон:

— Женсовет собрала: девочки, давайте встречать наших. Выпросила оркестр. И вот они подъезжают — колонна машин идет, а женщины и дети кидают цветы на БТРы, плачут. Как будто с войны. Машины остановили, Толя построил своих солдат и офицеров — старая женщина вышла к ним, благодарила, кланялась. Так мы самостоятельно встречали своих мужей. Ордена тогда, кстати, получали начальники, которые и не ликвидировали ничего, наши ребята орденов не получили.

Солдаты и «партизаны» Анатолия Клопотенко в Припяти. Фото из семейного архива
Солдаты и «партизаны» Анатолия Клопотенко в Припяти. Фото из семейного архива

Через месяц после возвращения Анатолий Клопотенко упал на плацу. До поездки на чернобыльские земли был абсолютно абсолютно здоровым, мастером спорта по боксу. В военном госпитале жене сказали, что «чернобыльских» диагнозов ставить не имеют права.

— Я его забрала домой, выхаживала. У него всё горело внутри — на ночь ставила кувшины, банки трёхлитровые с водой, чтобы много пил. Два месяца шепотом разговаривал, а до этого такой голосина был — командир же. Для него ещё было самое ужасное, что проблемы мужские появились. Молила, просила: не обращай внимания, всё будет хорошо.

Спустя два года вернувшегося к службе Анатолия Клопотенко опять забрали — ликвидировать последствия чернобыльского взрыва уже под Светлогорском.

— Сердце, печень — все болело. Вскрытие показало потом, что у него кишечник был в мелкую-мелкую дырочку от радиоактивной пыли. За несколько лет до смерти он все ходил по школам тут, в Киеве. Рассказывал истории про Чернобыль. И всегда заканчивал: вы растёте и вам жить на свете, но чтобы такой безалаберности и халатности никогда в жизни не допустили. Последний раз он общался со школьниками в 2005 году. Они ему большой букет тюльпанов подарили. Он захотел сходить к чернобыльскому памятнику, оставить цветы. Умер 26 мая, — говорит Надежда. — Он все в последние годы говорил, что многое из того, что они делали на реакторе, никому не было нужно.

Припятчане в Киеве. Чернобыльские ёжики

Любовь Сирота вспоминает: после того как сам побывал в Припяти, встревоженный Анатолий Клопотенко всё расспрашивал в подробностях, в каком районе города они с сыном жили, куда выходили после аварии.

После майских праздников Люба с сыном приехали в Киев. Из гостиницы их направили на дезактивацию — в общественную баню в Соломенском районе города.

Накладные на выданную Любови Сироте и её сыну одежду. Фото из семейного архива
Накладные на выданную Любови Сироте и её сыну одежду. Фото из семейного архива

— Нам дали по куску хозяйственного мыла: идите, дезактивируйтесь. Получается, пока мы были в Марьиной Горке, то мылись горячей водой, нормальным мылом, шампунем — это не помогало. А тут прошли через холодный душ с хозяйственным мылом — и сразу же стали дезактивированными? — смеётся Саша.

На выходе «прошедшим дезактивацию» выдавали нехитрую верхнюю одежду, по набору белья.

 Замеряли фон — он был серьёзный. Саше дали справку, что у него — 50 миллирентген, у меня же только от волос фон был — 1 рентген, — вспоминает Любовь Сирота. — Мне предложили в больницу поехать, но я отказалась: а ребенка куда? Надеялась, что наутро все-таки разрешат возвращаться домой.

 из личного архива Александра Сироты.
из личного архива Александра Сироты.

Шли дни, недели. Семья скиталась по знакомым, случайным приютам. Саше было не до школы: сначала отправляли по лагерям, потом — по больницам. Подсчитывает, что «после Чернобыля» провёл в больницах в общей сложности около 24 месяцев.

— Если бы не отношение персонала первого лагеря — не знаю, как бы я тогда все остальное перенёс, — рассуждает Александр. — Это была база отдыха кишинёвского мединститута в Сергеевке Одесской области. Там нам создали особую атмосферу. Уютные домики на берегу моря, платаны вокруг. Когда мы приехали — забрали наш хлам, а выдали первые в моей жизни кроссовки. Потом, уже врослый, я приехал на эту базу отдыха и нашёл коменданта. Он долго не мог вспомнить никаких чернобыльских, а потом, когда все уже уезжали, догнал нас: «Я все вспомнил! Мы же тогда ваши вещи закопали, а теперь там санаторий „Альбатрос“ построили!».

Потом был пионерлагерь «Юный Ленинец», где по приезде у ребят забрали игрушки, вещи, игры, которые выдали в первом лагере. Саша это место ненавидел, но бежать было некуда.

 завернув в газеты, чтобы никто не нашел и не унёс с собой
завернув в газеты, чтобы никто не нашел и не унёс с собой

Со временем Любовь Сирота устроилась на Киевскую киностудию, в столице Украины им с сыном выделили квартиру. Но тут сдало здоровье. Вспоминает, как на время потеряла зрение — в тот раз в больнице пролежала три месяца.

Саша первый школьный год после аварии пропустил. Поэтому в специальную школу, для чернобыльских детей, не попал. Ходил в обычную — через стадион. В этой, обычной, за эвакуированными детьми почти до конца учебы держалось прозвище — «чернобыльские ёжики».

— Страшно было то, что Припяти, города в 50 тысяч жителей, как будто и не было, — говорит Любовь Сирота. — Когда сделали карту зоны отчуждения, то в центре неё, как будто от руки, была поставлена точка — Чернобыль. А от него до атомной — около 15 километров. А Припяти, которая в двух шагах от реактора, — не было. Говорили только про рабочий посёлок у станции. Поэтому, как только смогли, мы с друзьями со слайдами Припяти, с песнями двинулись в путь — организовывали показы на киностудии, в Союзе писателей… Потом сделали фильм «Порог», который запрещала к показу Москва. Все это время, вопреки официальной статистике, в наших чернобыльских домах умирали люди.

Полегче чернобыльцам стало уже в девяностых — когда болезни «от радиации» стали признавать, не сводя жалобы на здоровье к клейму «радиофобия».

Приют для лошадей Пржевальского. «Ничтожный инцидент в масштабах сохранения популяции»

Александр Сирота с женой и дочкой уже три года живут в Дитятках — селе на границе Чернобыльской зоны отчуждения. Сначала здесь думали сделать базу общественного объединения «Центр ПРИПЯТЬ.ком», которое Александр возглавляет. Но потом вышло, что поселился здесь сам. Отсюда до города детства — рукой подать.

Первый раз после эвакуации Александр попал в Припять в 1992 году. Одна съёмочная группа, поехавшая делать сюжет, захватила с собой.

 Мне было всего шестнадцать, и я не имел права там находиться, но мы упросили. У меня было часа четыре, чтобы побродить по местам моего прошлого. Сначала я пошёл домой — дома было грустно, но конкретно к этому помещению особых чувств я не испытывал никогда. Скорее, домом для меня тогда был ДК «Энергетик», куда я тоже сходил, по тропинке, мимо школы. Город сильно зарос, опустел, и тогда впервые у меня возникло понимание: возвращаться нам больше некуда. Наверное, это понимание привело к тому, чем я занимаюсь сейчас — проблемами сохранения истории Припяти. Как говорят некоторые мои товарищи, нашел свой способ возвращаться.

Кажется, чернобыльская тема не отпустила бы Александра, даже если бы он хотел о ней забыть. 1 сентября 2014 года началась очередная удивительная история. На поле возле Дитяток Саша увидел двух лошадей Пржевальского — они могли прийти только из зоны отчуждения.

Лошади Пржевальского — редкий краснокнижный вид. В начале девяностых нескольких особей завезли в Чернобыльскую зону отчуждения в качестве эксперимента. Лошади стали активно размножаться — сейчас по покинутой человеком территории гуляет три табуна диких коней. Всего в мире около двух тысяч таких лошадей
Лошади Пржевальского — редкий краснокнижный вид. В начале девяностых нескольких особей завезли в Чернобыльскую зону отчуждения в качестве эксперимента. Лошади стали активно размножаться — сейчас по покинутой человеком территории гуляет три табуна диких коней. Всего в мире около двух тысяч таких лошадей

 Спустя три дня кобылы первый раз пришли в Дитятки. Как раз напротив нашего дома сосед пас своего жеребца — и девочки решили, что это их новый принц. Попытались сманить за собой, но он был крепко привязан, и ничего не вышло. Потом они поняли, что на огородах много вкусного и можно бы остаться. Стали портить огороды местным жителям. Население роптало, но активных мер не принимало, поскольку первое, что мы сделали, — распустили, где только можно, информацию по народному радио, что за их убийство полагаются реальные тюремные сроки.

Первую попытку вернуть лошадей в зону отчуждения сделали при помощи местного батальона охраны. Кобылиц вернули за «колючку», подняли опрокинутую ограду. Милиция отчиталась о проделанной работе в СМИ.

— Часа через два  после того, как информация ушла на пресс-центр, лошади вернулись, — смеётся Александр.

Вторая попытка была основательнее. Вместе с соседом Александр увёл лошадок на двадцать километров вглубь зоны отчуждения, в локацию одного из самых больших табунов их сородичей. На этот раз лошади вернулись через три дня.

Александр Сирота связывался с государственными инстанциями, которые должны обеспечивать выживание краснокнижных видов. В ответ приходили отписки.

— Более того, в одном месте нам даже сказали: в масштабах сохранения популяции ваши лошадки — ничтожный инцидент, и, может быть, даже было бы лучше, если бы они погибли, чем если они из-за вашего жеребца испортят популяцию.

Теперь лошади живут на заднем дворе Сашиного дома, в специально построенном вольере. В июле прибыло потомство — родился первый гибридный жеребёнок. Теперь — второй. Александр готов и дальше присматривать за животными, ушедшими из зоны отчуждения — хватало бы только сена на растущую лошадиную семью.

Что касается Припяти, то Александр Сирота продолжает развивать сайт, посвященный своему городу, и мечтает когда-нибудь завершить большую волонтёрскую работу — создание проекта «Припять 3D». Эта экскурсия должна показать, каким город был до аварии.

— По-хорошему сам город должен был стать музеем, чтобы туда могли приезжать со всего мира. Но время упущено, мародеры сделали свое дело — многого там больше нет. Теперь мы надеемся хотя бы на виртуальное пространство. А вообще, многие, кто посетил настоящую Припять, мне потом пишут. Пишут, что стали другими, что эта поездка изменила их жизнь. Мне хочется верить, что люди, посетившие Припять, смогут жить, не оставляя после себя мёртвые города.

Справка:

Проект TUT.BY «Чернобыльцы»

Слово «чернобыльцы» звучит уже почти тридцать лет. Означает оно теперь не только и не столько жителей украинского города на реке Припять. Чернобыльцами называют спешно эвакуированных с загрязнённых территорий и отселённых на «чистую» землю годы спустя. Чернобыльцы — так говорят о себе люди, схватившие в 1986 году ударную дозу радиации. Если кто-то в беседе произносит «чарнобыльскі» — остальные понимающе кивают головами.

TUT.BY рассказывает истории людей, судьбы которых изменила авария на атомной станции.

Автор:
Фотограф:
tut.by
Листайте дальше, чтобы прочитать следующую новость