Квартира равно дом для многих людей. В тиктоке квартира – это гарантия светлого будущего для девушки, а в больших семьях – причина скандалов про раздел наследства, которые длятся десятилетиями.
С квартирами связано довольно много ожиданий, причем часть из них весьма опосредованно связана с реальностью. В райцентрах хотят найти «сталічнага з кварцірай», в столице – перестать жить вшестером в двух комнатах.
Квартира может казаться одновременно желанной и недостижимой вещью, говорит Галина Павловская (имя изменено по просьбе героини), жительница Минска, которая получила хорошую работу и к 40 годам наконец купила собственное жильё.
«После школы был этап, когда мои одногруппники, иногородние друзья снимали квартиры – и мне тоже казалось, что это нечто адски дорогое и странное. Когда мой брат уходил снимать квартиру – это была прямо семейная драма и всеми воспринималось, как будто деточку выгнали. А потом я поняла, что так можно было.
Ещё раньше мы все стояли в очередях на квартиру, и казалось, что по сравнению с зарплатами цены запредельные. Непонятно, кто эти странные люди, покупающие квартиры. Чуть позже я поняла и то, что купить квартиру – тоже реально».
Но если идея собственной квартиры кажется часто нереальной, то квартира как пространство – более чем реальна.
В раннем СССР отдельная квартира – это «привилегия»
Городское население в СССР в 1930-х росло очень быстро – страна была нацелена на индустриализацию и коллективизацию. Но «лишь малая, обладающая чрезвычайными привилегиями группа имела отдельные квартиры», – пишет историк-советолог Шейла Фицпатрих.
Большая часть жилых зданий принадлежала государству, норма площади на человека составляла 5,5 квадратных метров, хотя бывало и такое, что в комнату 6 м² вселяли шесть человек. В одном из примеров исследовательница описывает «роскошную» квартиру площадью 22 метра квадратных на семейную пару – сейчас её бы назвали, наоборот, небольшой.
Множество людей жило в коридорах и «углах» чужих квартир, кто-то спал на кровати – а кто-то и просто на полу в кухне. Городские власти имели право заселять и выселять людей, а частного рынка найма жилья почти не было.
Такое тесное соседство людей, заключает исследовательница, отнюдь не помогало взрастить чувство коллективизма, на которое рассчитывало советское государство.
Возвращение квартир досоветским владельцам в Эстонии
Для советского режима архитектура и городское планирование были инструментами социальной инженерии, пишет в своих работах антрополог Франциско Мартинес.
Ссылаясь на других исследователей, он объясняет: городские районы были «ключевыми» пространствами социализма, где дизайн городского пейзажа должен был сформировать новые формы социальных отношений.
Он отмечает: были достигнуты многие цели, ожидаемые от советского жилищного проекта. Например, такие как изменение быта и образа жизни и формирование гражданства, связанного с государством.
Тем не менее после распада СССР в Эстонии жилье вернулось к довоенным владельцам – национализированные в 1940 году объекты были возвращены их довоенным владельцам (в рамках правовой преемственности с первой Эстонской Республикой, 1918–1940). Также менялся способ планирования города в сторону менее централизованного, и взаимодействия с городскими пространствами.
«На символическом уровне существовало “историческое” давление с целью стереть из города любые физические репрезентации советской эпохи», – пишет автор.
Ожидания застройщиков: однушка – для молодёжи, трёшка – для семьи
С сегодняшней перспективы идея сформировать советского гражданина через идеологию пространства выглядит немного сомнительно. Но кто сказал, что идеология пространства не работает? Советские подходы в Беларуси разбавляются приходом коммерческих девелоперов, но даже они закладывают смыслы и ожидания при планировании жилья.
«Для планіроўшчыкаў кватэра – гэта набор юнітаў, з якіх ты збіраеш элемент гарадской прасторы. Таксама прастора павінна быць напоўнена дадатковымі фізічнымі элементамі ў выглядзе парка, дарогі, іншай гарадской інфраструктуры – пастаўляць набор функцый», – говорит Ева Канопацкая (имя изменено), бывшая сотрудница проектного института, архитекторка и специалистка по генплану Минска.
Неразрывно со зданиями связаны нормы по количеству мест в детских садах, парковочных или амбулаторных мест – причём их количество рассчитано, исходя из того, какое население в районе ожидается.
В однокомнатных квартирах будут условно представлять скорее студентов или молодых людей, в трёхкомнатных квартирах – семьи.
Ева Канопацкая добавляет, что покупка квартиры часто воспринимается как приобретение «дома назаўсёды».
«Дом» как финал любого пути
В устной истории, в литературе и театре квартира чаще звучит как синоним слова «дом» и обозначает архетип, финальную точку дороги, «шляха» – куда или откуда он бы ни вёл.
Дом – не просто здание или стены, а пространство памяти, которая передаётся через поколения, как его описывает Генрих Далидович в романе «Свой дом» (1989). В его романе дом является символом и персональной, и национальной идентичности.
«Пабадзяўшыся па свеце, нельга не палюбіць мацней свой родны кут, не зажадаць, каб у нас там быў не чужы, а свой дом, свая гаспадарка», – пишет он.
Но на практике идея дома «навсегда» и конечной точки любого пути сталкивается с реалиями современного градостроительства в виде ограниченности срока эксплуатации.
Каждый дом имеет период эксплуатации – и в Беларуси, кстати, с 2026 года будут сносить малоэтажки 1950-1970 годов и строить вместо них высотные дома. Они составляют около 15-20 % продаваемого жилья.
Тем, кто попадет под снос, обещают дать аналогичное жилье или денежную компенсацию. Напомним, в случае со сносом усадебной застройки это порождает множество жалоб на несправедливость, недоплаты и даже выселение против воли.
Имеет ли государство право решать, когда настанет последний день существования чьего-либо дома? На этот счет есть множество нормативных актов – и не меньше имущественных споров по поводу справедливости сноса.
Может ли государство сказать, кем быть гражданам, через городское пространство? Историки пишут, что оно по крайней мере уже попыталось.