Международная политика в сфере изменения климата — это безумная каша из аббревиатур и терминологии, но это не означает, что о ней нельзя поговорить простым языком. Что делали в Польше 22 тысячи человек, как устроен переговорный процесс, может ли ООН запретить менять климат и почему России не нравится слово «приветствовать», рассказывает корреспондент N + 1, приехавшая на переговоры в седьмой раз.
Правда ли, что климат меняется из-за деятельности человека?
Все, что мы знаем о климате на данный момент (а это довольно много, хоть и далеко не все), свидетельствует о том, что это действительно так. В последние полвека климат действительно меняется, то есть мы наблюдаем существенное отклонение таких его параметров, как глобальная средняя приповерхностная температура Земли, уровень Мирового океана или площадь сезонного морского льда в Арктике, от среднемноголетних значений.
С 95-процентной вероятностью основная причина этого изменения — деятельность человека: сжигание ископаемого топлива, выбросы метана от сельского хозяйства и управления отходами, вырубка или сжигание лесов и другое.
Благодаря эффекту Зюсса мы точно знаем, что рекордная концентрация СO2 в атмосфере Земли — это наших рук дело, а естественные причины колебаний климата то, что мы фиксируем, объяснить не могут:
Черная линия — реальные отклонения глобальной средней температуры от средней за 1901-1950 гг. Красная линия — моделирование этого показателя с учетом естественных и антропогенных факторов. Синяя — только естественных. IPCC AR4
При чем здесь вообще ООН?
Организация объединенных наций официально занимается проблемой изменения климата последние 30 лет. Сначала в 1988 году Всемирная метеорологическая организация и Программа ООН по окружающей среде создали Межправительственную группу экспертов по изменению климата — IPCC, или МГЭИК. Это любопытная международная структура, призванная периодически собирать по всему миру огромный многотысячный коллектив авторов и с их помощью готовить гигантские обзорные доклады по проблеме изменения климата или по каким-то отдельным ее аспектам. Важно, что это не новые научные исследования, а именно обзор всей мировой научной литературы на эту тему.
У МГЭИК есть одна важная особенность, которую часто упускают из виду: так как это политическая организация, так называемые резюме для лиц, принимающих решения (summary for policymakers, короткие пересказы докладов, нужные именно потому, что ни одно лицо, принимающее решения, никогда не осилит сам тысячестраничный доклад), пишут и построчно согласовывают делегаты от стран-участниц. Поэтому к этим резюме надо относиться с некоторой скептической осторожностью, ведь они написаны политиками. Если у вас есть силы, всегда лучше читать сам доклад, который проходит несколько кругов рецензирования и пишется только учеными.
В 1990 году МГЭИК выпустила свой первый оценочный доклад, и на его основе через два года приняли Рамочную конвенцию ООН об изменении климата — РКИК, или UNFCCC. (Уважаемые любители конспирологических заявлений о том, что, дескать, когда потепление закончилось в начале нового века, «глобальное потепление» оперативно переименовали в «изменение климата», — обратите внимание на то, как называются группа и конвенция, созданные, напомним, аж 30 лет назад). Это самый большой международный документ ООН по проблеме климата, и именно страны-участницы этой конвенции ежегодно собираются на переговоры: в Польше проходит 24-я такая конференция.
А зачем им нужно собираться каждый год?
В конвенции есть некоторые базовые принципы совместной работы, например принцип общей, но дифференцированной ответственности: если совсем просто, он означает, что за пригодный для жизни климат на Земле страны борются вместе, но при этом степень ответственности и масштаб усилий у всех стран разный. А вот что именно означает этот принцип, должна ли его трактовка меняться со временем и как его применить, скажем, к США и Китаю или России и Индии, участники переговоров и обсуждают последние 20 с лишним лет.
Бывалые наблюдатели за переговорами обычно говорят, что обсуждение это идет с ледниковой скоростью, то есть крайнемедленно. У этого эпитета есть интересное следствие: по идее, чем быстрее идет изменение климата, тем быстрее движутся ледники — и тем быстрее должны идти переговоры, но пока это не так. Например, все решения в рамках конвенции должны приниматься консенсусом, то есть формулировки должны нравиться абсолютно всем 197 (прописью: ста девяноста семи) сторонам переговоров. На деле это всегда компромисс, то есть формулировки более-менее одинаково не нравятся всем, и наименьшее общее кратное — то, до чего все же удалось договориться.
Такой процесс принятия решений означает, во-первых, что формулировки эти придумываются очень тщательно армиями юристов и дипломатов, а во-вторых, что они крайне размыты, смотрите выше про общую, но дифференцированную ответственность. Поскольку пользоваться размытыми формулировками на практике нельзя, их приходится уточнять, а из-за консенсуса это поистине мучительный процесс, который постоянно затягивает сам себя.
Наконец, само слово «рамочная» в названии конвенции ООН — ключевое: собственно, кроме общих слов о том, что антропогенное изменение климата — это не очень здорово и надо бы с ним бороться, там особенно ничего и нет. То есть сама по себе конвенция никого ни от чего не спасет. Для этого нужны инструменты с «зубами», то есть механизмами снижения нагрузки на климат (прежде всего снижения выбросов парниковых газов), дополнительные протоколы и соглашения к конвенции. Ими переговорщики и занимаются.
Погодите, есть же уже Киотский протокол, зачем нужно что-то еще?
Киотский протокол, подписанный в 1997 году и вступивший в силу в 2005 году, — отличный пример того, как сложно создать инструмент с настоящими, а не фальшивыми пластиковыми «зубами». Во-первых, он успел морально устареть к моменту его принятия: согласно Киотскому протоколу, обязательства снижать выбросы парниковых газов взяли на себя только развитые страны.
И это, как сказали бы сейчас, не баг, а фича, все так и задумывалось, потому что тогда считалось, что, во-первых, рост экономики, необходимый развивающимся странам, несовместим со снижением выбросов, а во-вторых, что развивающиеся страны не виноваты в глобальном изменении климата. Сейчас на развивающиеся страны приходится более половины глобальных выбросов парниковых газов, и без них эту проблему уже однозначно решить нельзя.
Во-вторых, в общем и целом он был перевыполнен к моменту его принятия: например, Россия, согласно протоколу, должна была сохранить выбросы парниковых газов на уровне 1990 года — между тем, к 1997 году выбросы России упали аж на 60 процентов от уровня 1990 года. В-третьих, те самые «зубы» у протокола работали плохо: страны, которые рисковали его не выполнить, просто не присоединились к нему или, как Канада, вышли из соглашения.
Короче, Киотский протокол был хорошим пробным шаром, попыткой попробовать климатическое регулирование на вкус, но не более того. Поэтому почти сразу после вступления протокола в силу начались разговоры о «посткиотском» соглашении, которым и стал Парижский договор. В нем уже все равны: те или иные обязательства приняли все страны-участницы, а не только богатые страны.
То есть теперь ООН решает, сколько парниковых газов мне можно выбросить в атмосферу?
На самом деле нет. Если вы живете в России, то ни вам, ни электростанции, которая снабжает ваш дом электричеством, ни алюминиевому заводу пока вообще никто не указывает, сколько CO2можно отправить в атмосферу — выбрасывайте, сколько вам разрешит совесть. Что такое углеродный след человека, как его считают и во сколько климату обходится ваш автомобиль, можно узнать с помощью нашего небольшого калькулятора.
Некоторые страны и регионы, например ЕС, уже ввели такие ограничения для бизнеса, но определяют их все равно не в ООН. Парижское соглашение так интересно устроено, что все регулируемые им обязательства снижать выбросы страны заявляют сами: в прямом смысле кто сколько хочет.
По сути, это такой урок, где домашнее задание каждый ученик дает себе сам. Единственный инструмент воздействия — общественное осуждение, шейминг тех, кто отлынивает, то есть, по сути, никаких инструментов-то и нет.
А что же тогда все эти люди в Польше делали?
Эти люди, как уже говорилось выше, обсуждали многочисленные детали, в которых, как водится, скрывается дьявол: чтобы соглашение работало, нужно уточнить множество подробностей.
Например, один из «пряников», с помощью которых ООН пытается заставить страны все-таки не отлынивать, — международная торговля квотами на выбросы парниковых газов. Это большой и сложный экономический механизм, для которого нужны правила: там, где замешаны деньги, все серьезно.
Допустим, я поехал на автобусе вместо автомобиля и сэкономил CO2. Кому его можно продать?
Пока никому (но однажды придут и такие времена). А вот если электростанция, которой вы владеете, перейдет с угля на газ и вы с помощью специально обученных людей подтвердите, что объем выбрасываемых ею парниковых газов сократился, — пожалуйста, сэкономленную часть вы сможете продать.
В Киотском протоколе было три таких торговых механизма для разных групп стран. Общая идея их примерно такова: если вы каким-то образом снизили свои выбросы сильнее, чем планировали (например, планировали на 20 процентов, а снизили на 30), и у вас образовался излишек разрешенных тонн CO2, вы можете продать его тому, кто, наоборот, вел себя плохо и выбросы не снижал.
Атмосфере решительно все равно, где именно вы сокращаете выбросы парниковых газов — в США или в Китае. Поэтому богатые страны, которым, возможно, не так-то просто добиться снижения выбросов (как правило, проще и дешевле улучшать энегоэффективность там, где она изначально была низкой), могут заплатить кому-то другому, чтобы ничего не менять у себя. За это механизмы торговли квотами очень не любят экоактивисты, считающие, что каждая страна должна проводить фундаментальные преобразования своей экономики, а не откупаться от проблемы.
Может ли ООН разрешить менять климат Земли? А запретить?
Теоретически — может, и время от времени появляются воззвания о запрете, но их обсуждение обычно идет под флагом другой конвенции ООН, о биологическом разнообразии. На практике все почти наверняка будет точно так же, как с CRISPR-детьми: пока все обсуждают, можно или нельзя, кто-то обязательно попробует. О геоинженерии мы еще подробнее поговорим в этом блоге, не переключайтесь.
Что на переговорах делала Россия?
У России интересная роль: на словах мы всячески поддерживаем глобальный процесс и вообще впереди планеты всей по снижению выбросов парниковых газов (если забыть о методе, которым мы их снизили, — с помощоью экстремальной деиндустриализации, — то это действительно так).
Но на практике экологические организации довольно часто присуждают нам саркастическую награду «Ископаемое дня» за неконструктивное поведение.
Иногда с первого взгляда не ясно, почему наши переговорщики ведут себя так, как ведут. Например, буквально в эту субботу в рамках одного из переговорных треков участники собирались поприветствовать публикацию очередного доклада МГЭИК, однако США, Саудовская Аравия, Кувейт и Россия заблокировали этот пункт решения, заявив, что слово «приветствовать» необходимо заменить на слова «принять к сведению».
Почему именно Россия не хочет приветствовать работу (в том числе) своих же ученых, а хочет лишь принять ее к сведению, известно только нашим дипломатам. Скорее всего, за это мы тоже получим «Ископаемое дня».
При этом нельзя сказать, что Россия только мешает процессу (хотя обычно публика замечает только это). Наша страна предложила проект очень важной поправки к рамочной конвенции, которая, к сожалению, в обозримом будущем ни за что не будет принята. Эта поправка предусматривает периодический добровольный пересмотр списков развитых и развивающихся стран, которые сейчас жестко зафиксированы в документе 1992 года.
Именно поэтому формально развивающимися странами считаются не только Гамбия и Венесуэла, но и Южная Корея и Саудовская Аравия. Такое положение дел устраивает слишком большое количество стран, чтобы оно могло измениться, так что российская поправка, внесенная больше пяти лет назад, пока так и останется просто хорошей идеей.
Работает ли вообще это все? Есть ли толк от переговоров?
И да, и нет. С одной стороны, реальность не радует: выбросы парниковых газов растут, их концентрация в атмосфере ставит рекорды, как и глобальная температура планеты. Так что пока ощутимого эффекта для атмосферы борьба с изменением климата под эгидой ООН не дала.
С другой стороны, если всем в Катовице разойтись по домам и не делать вообще ничего, шансов на улучшение ситуации будет еще меньше: например, через климатическую систему ООН бедные страны сегодня могут получать финансовую поддержку адаптации к изменению климата — без международного процесса этого бы не было.
Проблему меняющегося климата не сможет решить ни одна страна в одиночку, более того, ни у одной страны нет мотивации делать это самостоятельно (это дорого, и если то же самое не делают все страны одновременно, это уменьшает конкурентоспособность страны). Если мы хотим ее решить, нам нужен международный процесс со всеми его интересными особенностями. Бороться за климат, как и сбегать с уроков, надо всем вместе.