7 августа 2015 года в национальном парке Йеллоустон рейнджер обнаружил обглоданное человеческое тело — рядом с пешеходной тропой и совсем недалеко от одного из здешних отелей, пишет Дэвид Куаммен для nat-geo.ru.
Жертву быстро опознали — это был 63-летний Лэнс Кросби, медбрат из парковой клиники.
В ходе расследования выяснилось, что накануне трагедии Кросби отправился на прогулку в одиночку, позабыв взять спрей, отпугивающий медведей. На свою беду несчастный наткнулся на медведицу гризли с двумя медвежатами. Убив жертву и изрядно обглодав её (последовательность, как ни печально, могла быть и обратной), позволив детёнышам попировать вволю, медведица припрятала остатки: закопала в грязи и сосновой хвое, как обычно делают гризли, намереваясь вернуться за добычей.
«Подозреваемую» быстро поймали и, после того как ДНК-экспертиза подтвердила, что именно эта медведица загрызла человека, усыпили: взрослый гризли, отведавший человеческой плоти, да ещё припрятавший добычу, слишком опасен. Такого зверя нельзя оставлять в живых, даже если фатальная схватка случилась не по его вине.
«Наши сердца разрываются от боли. Мы глубоко огорчены этой трагедией и скорбим с семьёй и друзьями погибшего», — сказал директор парка Дэн Венк. Он призван решать сложнейшую задачу — обеспечивать в Йеллоустоне безопасность и людям, и зверям.
Медведи гризли, понятно, очень опасные животные, но они предсказуемо опасны. Лэнс Кросби стал их 7-й жертвой в Йеллоустоне за последние 100 лет. За 144 года существования Йеллоустонского национального парка гораздо больше людей погибли здесь в термальных бассейнах — утонули или обварились, да и самоубийства фиксировались куда чаще, чем смерти по вине медведей. К слову, от молний пострадали примерно столько же посетителей, сколько от гризли. Ещё двоих убили бизоны.
На самом же деле урок, который следует извлечь из гибели Кросби и второй трагедии — по сути, казни убившей его медведицы, прост: Йеллоустонский национальный парк — царство дикой природы, а значит, установленные человеком рамки и ограничения здесь достаточно условны. Парк изобилует природными чудесами — и в том числе свирепыми животными, они такая же его неотъемлемая часть, как глубокие каньоны, грохочущие водопады и термальные источники. Гордые и независимые, звери, безусловно, дарят наслаждение тем, кто ими любуется, но любоваться — это одно, а взаимодействовать — совсем другое.
Большинство посетителей, попадая в Йеллоустон, видят его точно через плексигласовую витрину. Из окна машины наблюдают за медведем на обочине дороги, останавливаются, чтобы издали посмотреть на глубокую реку, прогуливаются на почтительном расстоянии вдоль гейзеров — словом, рассматривают парк, как диораму в музее: они вне опасности. Но стоит отойти от дороги на каких-нибудь 200 метров: спуститься в овраг или в заросли полыни — ни о какой безопасности речи больше нет, и без баллончика со спреем от медведей тут делать нечего. Дикая природа в установленных границах, звери, вынужденные подчиняться правилам человека, — парадокс развитой цивилизации.
Всё это очень сложно, а со временем станет ещё сложнее — под словом «Йеллоустон» уже сегодня следует подразумевать не только парк. Он олицетворяет огромную экосистему, масштабнейший комплекс «неприрученных ландшафтов» и природу всех 48 континентальных штатов. Экосистема «Большой Йеллоустон» — это колоссальные территории, включающие национальный парк Гранд-Титон, участки национальных лесов, заповедники и другие государственные и частные владения — всего около 9 миллионов гектаров. Их окружают «приграничные территории» — здесь вы скорее встретите козу, чем оленя, с большей вероятностью увидите трактор, чем гризли, и услышите лай какого-нибудь лабрадора, а не волчий вой. А за «приграничными территориями» простирается Америка XXI века: скоростные шоссе, города, автостоянки, торговые моллы.
Вопрос: возможно ли сохранить в сердце современной Америки девственные ландшафты, эти образчики дикости в хорошем смысле слова, где хватает места и хищникам, и их жертвам, где природе позволено оставаться природой — с кровью на клыках и когтях хищников? Могут ли подобные экосистемы жить в гармонии с человеком — подчиняясь его требованиям и чем-то жертвуя в угоду его комфорту? Время покажет. Но если ответ всё-таки будет «да», то это «да» относится прежде всего к Йеллоустону.
Парк лежит, как говорят геологи, на Йеллоустонском плато средней высотой 2,4 тысячи метров. Это плоскогорье покрывают густые рощи сосны скрученной, чередующиеся с горными травяными лугами и зарослями полыни, а по сторонам протянулись почти прямые дороги — кажется, они изрезали холодную и застывшую земную твердь.
Но не всё так просто с Йеллоустонским плато: прямо под ним располагается обширная тепловая аномалия, или «горячая точка». Отсюда сквозь земную кору прорывается мощный тепловой поток, расплавляя всё на своем пути и превратив горные породы в два гигантских магматических очага, расположенных друг над другом.
Этот магматический пузырь готов лопнуть — прорваться сверхгигантским извержением — в любую минуту. А вокруг беспорядочными валами до самого горизонта вздымаются Скалистые горы, самые древние и высокие из них — такие как хребты Титон, Абсарока, Галлатин — расположены ближе к центру супервулкана. На плато геологи обнаружили три огромных кратера — следы вулканических извержений, случившихся в последние 2,1 миллиона лет. Эти извержения и обеспечили «горячей точке» Йеллоустона почётное звание «супервулкан». Обычные вулканы, как правило, зарождаются вдоль краёв тектонических плит, супервулканы прожигают саму тектоническую плиту, подобно тому как сварочная горелка прожигает стальной лист. А йеллоустонская «горелка», похоже, самая большая из скрывающихся в земных недрах «горячих точек».
Когда-то давно сюда пришли люди, далёкие предки коренных американских племён — индейцев-шошонов, и сегодня тесно связанных вековыми традициями с этими местами. Время от времени они покидали плато: кочевой образ жизни заставлял их перемещаться в поисках пропитания, меха и относительного комфорта.
А потом началось вторжение — сюда устремились европейские и восточноамериканские торговцы мехом. Но Йеллоустон не был завоеван и колонизирован, в отличие от других территорий американского Запада, — отчасти потому, что горное плато отличалось суровыми зимами: некоторые из охотников за мехами, заставшие здешние холода, не скупились на подробности — подлинные и выдуманные. Много позже, в 1869-1871 годах, три независимые друг от друга экспедиции белых (к слову, не охотников) в сопровождении небольших групп военных побывали здесь и были поражены совсем другим — гейзерами, глубоким каньоном и двумя гигантскими водопадами, которыми обрушивалась река Йеллоустон. Один из этих людей, Натаниэль Лэнгфорд, прибывший сюда в 1870-м, служил на Северной Тихоокеанской железной дороге.
Другой участник экспедиции, Уолтер Трамбалл, позже писал: «Когда водопады и гейзеры Йеллоустона станут более доступными, ни один из регионов Америки не сможет сравниться с ним по популярности: это будет лучший курорт на водах».
Лэнгфорд пошёл ещё дальше: он сообразил, что потенциальная популярность сулит хорошие деньги Северной Тихоокеанской железной дороге, а заодно и всем тем, кто сумеет пристроиться где-то поблизости — будет продавать билеты или заселять отели. Следующую экспедицию, 1871 года, снарядил Фердинанд Гайден, глава американской Геологической службы. Членами его группы были фотограф Уильям Генри Джексон и художник Томас Моран: оба блестяще запечатлевали Йеллоустон, помогая зрителям понять его красоту. Тем временем агент Северной Тихоокеанской железной дороги решил убедить законодателей предоставить Большому бассейну гейзеров статус общественного парка. Гайден ухватился за эту идею и при поддержке Лэнгфорда и других железнодорожных служащих лоббировал законопроект. Под защитой оказались не только гейзеры, но и Большой каньон, река Йеллоустон, горячие источники Маммот-Хот-Спрингс, озеро Йеллоустон, долина реки Ламар и другие территории — все вместе они образуют прямоугольник площадью в миллион гектаров.
1 марта 1872 года президент Улисс Симпсон Грант подписал законопроект, сделавший Йеллоустон первым национальным парком. Закон этот, что совершенно неудивительно для того времени, полностью игнорировал все притязания представителей коренного населения. Документ уточнял, что создаётся «общественный парк для пользы и радости людей». Индейцы под понятие «люди» не подпадали. В парке категорически запрещалось «бессмысленное уничтожение рыбы и дичи». Ситуация сложилась парадоксальная.
Абсолютно всё связанное с парком оказалось делом принципиально новым — проторенных дорог тут не было. Да что там дорог — не было ясной цели, не было персонала, равно как и бюджета. Конгресс, похоже, потерял интерес к затее, не успели высохнуть чернила на президентской подписи, и Йеллоустон моментально превратился в зону бедствия.
Только что созданный парк погрузился в хаос. Промысловики действовали нагло: вапити, бизонов, снежных баранов и других копытных отстреливали в промышленных количествах. Говорят, пара ушлых парней в начале 1875 года подстрелила около 2000 вапити у Маммот-Хот-Спрингс, причём интересовали их лишь языки да шкуры — туши оставались гнить. История умалчивает, сколько гризли уничтожили эти «охотники» в дополнение к оленям в угоду прибыли или потехи ради, понятно лишь одно: оленина — опасная приманка, заставлявшая медведей идти прямо под ружья. Оленья шкура стоила больших по тем временам денег — от 6 до 8 долларов, а за день человек мог подстрелить от 25 до 50 животных.
«С 1871-го по 1881 год тут была просто массовая резня», — рассказывает Ли Уиттлси, историк Йеллоустонского национального парка. Оленьи рога валялись по склонам. Численность копытных пошла на убыль. В 1886 году от полной безысходности правительство послало армию на защиту Йеллоустона — и солдаты защищали заповедник добрых три десятка лет, пока в 1916-м не была создана Служба национальных парков (в этом году ведомство отмечает её столетний юбилей).
В XX веке животные в Йеллоустоне частенько становились жертвами непродуманной политики. Мысль о том, что в парке следует наравне с гейзерами и каньонами охранять диких зверей, пришла далеко не сразу. К тому же поначалу достойными охраны сочли лишь «хороших животных»: четвероногую дичь, которую ценили охотники, форель, о которой мечтали рыбаки, славных травоядных, которыми желали любоваться посетители — лосей и вапити, вилорогов, бизонов и снежных баранов. Гонениям на «плохих» по-прежнему ничто не мешало: с 1870-х хищников отстреливали, травили. А один из директоров парка даже одобрил покупку капканов, чтобы извести бобров: те понастроили плотин, и воды порой затапливали парк. Да и охота на волков прекратилась лишь тогда, когда не осталось самих волков — и не только в Йеллоустоне (там их не стало ещё в 1930-е), но и на всём американском Западе.
Однако все эти злоупотребления были пресечены, ошибки исправлены, а некоторые опасные тенденции и вовсе обращены вспять — в конце XX века Йеллоустон ждало полное оздоровление. В 1995-1996 годах — семь десятилетий минуло с тех пор, как последний волк испустил последний вздох, — из Западной Канады в заповедник доставили 31 серого хищника. Места пришлись прибывшим по вкусу — они плодились и размножались, процветая в парке и распространяясь по всему региону. Одновременно ещё 35 волков были выпущены в Центральном Айдахо. Через 20 лет в Большом Йеллоустоне было 500 волков; ещё 1300 волков насчитывается в северной части Скалистых гор, и серый волк — это общее имя для представителей вида, хотя окраска животных может варьировать от палевой до чёрной, — был исключен из числа исчезающих видов штатов Айдахо и Монтана. Сегодня, в основном в самом национальном парке, проживает около сотни волков — десять стай, — и за всеми ними организует наблюдение, всем им обеспечивает защиту Даг Смит, руководитель проекта «Йеллоустонский волк».
Морозным декабрьским утром в аэропорту неподалёку от Гардинера в штате Монтана, чуть севернее парка, я забираюсь в кабину лёгкого вертолёта и устраиваюсь рядом с Дагом Смитом, чтобы увидеть, как этот проект работает. Смит, высокий мужчина с длинными седыми подкрученными усами и смеющимися глазами в лучиках морщин, занимается волками 37 лет, а йеллоустонскими — с момента их «высадки»; через его руки прошло более 500 животных, подготовленных для «окольцовывания» (зверям надевали радиоошейники, с помощью которых учёные получали данные об их перемещениях и действиях).
Вертолёт поднялся в небо и направился в сторону реки Йеллоустон под чутким руководством Джима Поупа, пилота, прекрасно чувствующего не только свою машину, но и дикую природу. Через несколько минут мы мягко сели на островок чистого снега. Экипаж Поупа — пара «разбойников», чья работа заключалась в том, чтобы, развернув «самоходную сеть», набросить её на зверей, выпрыгнуть и ввести успокоительное пойманным животным, — уже обездвижил двух волков.
Не терял времени и коллега Смита, Дэн Шталер: в компании двух биологов он занимался «одурманенными» волками. Стоя на коленях в снегу, Шталер заканчивал с ошейником для зверя покрупнее — статного черного самца лет трёх, с маленькой ранкой над правым глазом. Второй в очереди была молодая самка, светло-серая, с буро-коричневой головой.
Надев фиолетовые смотровые медицинские перчатки, хотя погода настоятельно требовала тёплых рукавиц, Шталер взял кровь у самца из правой лапы, а затем отщипнул крошечный лоскуток кожи с правого уха, чтобы сделать анализ ДНК, Смит тем временем пристраивал ошейник самке. Справившись с задачей, Даг измерил волчицу: переднюю правую лапу, длину тела, верхние клыки — аж три сантиметра! Но Смит обращает моё внимание не на клыки, а на так называемый плотоядный, или хищный, зуб. «Этот зуб идеально приспособлен для разрезания мяса, — говорит Даг. — Даже когда животные спят, накачанные транквилизаторами, вряд ли кому-то захочется сунуть им палец в пасть». Впрочем, сам Даг делал именно это, осматривая клыки.
Смит и его команда работали на удивление споро. Погрузив в слинг, они ловко взвесили самца: 55 килограммов.
Потом взяли образец фекалий и ввели микрочип под кожу между лопаток. Следом осмотрели и взвесили волчицу, измерили ей температуру ректальным термометром: она была чуть ниже нормы. Тогда, завернув волчицу в куртки, биологи поместили её на пластиковую подстилку, а в паховые области положили химические грелки, чтобы закончить все необходимые процедуры. Когда все нужные данные были получены, Даг пригласил меня опуститься рядом с ним на колени, прямо в снег, к самцу, и взять в руки голову волка — отличное получится фото. Осторожно приобняв спящего зверя, я заметил пятна и седые волоски на чёрном меху. Язык у волка вывалился из пасти и висел безвольно. Зверь был слаб и беспомощен, но при этом — великолепен. «Взгляни ему в глаза», — попросил Даг. Широко раскрытые, они отливали коричневатой медью.
«На тебя сейчас смотрит сама природа, — продолжал Смит, — с которой готов покончить так называемый цивилизованный мир. Запомни этот взгляд. Мы хотим его сохранить. Весь Йеллоустон — история как раз про это». И здешние гризли — тоже «история про это». В первые десятилетия после основания парка — впрочем, как и большую часть XX века — этих медведей любили прикармливать туристы, к тому же зверям позволяли питаться отбросами из расположенных на территории парка отелей. Считалось, что так их удастся «приручить» — чтобы за ними было проще наблюдать: прекрасное шоу дикой природы. Но медведи и не думали приручаться — они так и остались дикими зверями, мощными, яростно защищающими потомство.
А ещё гризли ненасытны — им надо много еды, «хорошей и разной». В Йеллоустоне их меню включает 266 животных, растений, грибов, и всё это они поглощают в огромных количествах, особенно осенью, когда нагуливают жир перед спячкой. И вот важнейшие позиции меню — местные подвиды лосося Кларка, шишки белокорой сосны — в последнее время оказались в дефиците из-за антропогенных изменений в экосистеме, да и с другим пропитанием становится туго. Но за гризли беспокоиться нечего — они, по словам специалистов, прекрасно приспособятся к любым переменам. Обо всём этом я как-то разговорился с Керри Гюнтером, коллегой Смита: все то, что Даг делает с волками, Керри проделывает с медведями. Мы сидим в дальней части Йеллоустона, обозревая окрестности. На туристических картах наша достопримечательность не отмечена — маленький, но глубокий родничок, в котором гризли любят поплескаться.
Мы потратили все утро, чтобы добраться сюда. Зато я успел узнать почти обо всём, что повидал Гюнтер за 30 лет работы в Йеллоустоне. Керри — спокойный рассудительный человек, уверенный в своей науке, допускающий, что мнения у людей могут быть разные, и достаточно бесстрастный, чтобы не уставать от ожесточённых споров, в которых он и другие руководители направлений подвергаются атакам оппонентов со всех сторон.
Количество гризли резко уменьшилось в 1970-х, когда в политике руководства парком сменились акценты: упор было решено сделать не на дикую природу и зрелища с участием «прирученных» зверей — в приоритете оказалась экология. Надо сказать, что такими переменами мы обязаны знаковому событию 1963 года — докладу об управлении парковым хозяйством профессора Калифорнийского университета А. Старкера Леопольда. Эта работа стала важной вехой в эволюции представлений о том, какой цели должен служить Йеллоустон и какую политику здесь следует проводить. В докладе под названием «Управление природой в национальных парках», подготовленном по заказу министра внутренних дел Стюарта Юдалла, подчёркивалось, что природные условия во всех нацпарках «должны быть сохранены или, если необходимо, воссозданы».
Мнения специалистов разошлись. Жизнь подбросила и другие аргументы в разгоравшемся споре — одним из них стала реакция общества на две трагедии: в парке Глейшер гризли дважды напали на людей. Возможно, между этими смертельными случаями и не было никакой связи, но всё произошло в одну ночь в августе 1967 года — и обернулось закрытием всех йеллоустонских свалок.
Мусорные «рестораны» закрылись неожиданно — медведи были сбиты с толку, растеряны. И очень голодны. Звери терпели лишения, и результат не заставил себя ждать: рождаемость упала, а популяция заметно сократилась — по некоторым оценкам, в Большом Йеллоустоне оставалось менее 140 гризли. Только за 1971 год более 40 медведей были убиты, причём жертвами пали и «окольцованные» животные. В общем, йеллоустонские гризли могли вымереть окончательно, сохранись печальная тенденция лет на десять. Но, к счастью, в 1975 году, согласно Закону об исчезающих видах, медведь гризли в 48 материковых штатах попал в список животных, находящихся под угрозой исчезновения. Охота на него прекратилась, по крайней мере как легальное развлечение.
«Мы потратили массу времени, индивидуально работая с животными, особенно с самками — делали всё, чтобы они остались в живых», — рассказывает Гюнтер, приехавший в Йеллоустон в 1983 году. Работа, помимо всего прочего, предполагала предупреждение конфликтов между медведями и людьми: специалисты просили посетителей не только воздержаться от кормления зверей, но и следить за тем, чтобы животные не воровали у них продукты. Наконец, принимались и чисто практические меры, например устанавливались недоступные для зверей мусорные баки, началось патрулирование кемпингов. Словом, идея состояла в том, чтобы держать людей и гризли на почтительном расстоянии друг от друга и поощрять в медведях интерес к естественной пище.
И это сработало! В живых оставалось больше самок, они приносили больше потомства. Увеличилась численность гризли в самом парке, и их ареал тоже вырос: медведей стали замечать там, где их не видели десятилетиями. В принципе гризли подсчитать трудно, но, по последним прикидкам, в ядре экосистемы сегодня обитает 717 особей. Если же говорить об экосистеме в целом, то, полагает Гюнтер, «мы уверенно приближаемся к тысяче». Основываясь на этих данных и учитывая мнения специалистов (а те полагают, что в Большом Йеллоустоне сегодня столько медведей, сколько он может «переварить»), многие биологи считают, что пришло время вычеркнуть гризли из длинного списка животных, подпадающих под Закон об исчезающих видах.
Йеллоустон сегодня остаётся надёжным прибежищем для диких зверей. Волки вернулись. Популяция гризли после катастрофического «обмеления» в 1970-е восстановилась — как и численность бобров. Американские бизоны, бывшие на грани вымирания, теперь тоже в безопасности, вот только размножаются они слишком активно — популяция уже «перелилась через край» и вышла за пределы заповедника. Определённые усилия были предприняты, чтобы защитить миграционные коридоры американских вилорогов.
Вапити водятся в изобилии, но чувствуют себя уже не так вольготно, как в те десятилетия, когда могли не опасаться волков. Белоголовые орланы тоже живут не тужат.
В Йеллуостоне всё и все взаимосвязаны. Волки — с гризли: они конкурируют за пропитание, и те, и другие предпочитают оленину. Белокорые сосны — с лубоедом: этот жук уничтожает деревья; с потеплением климата проблема усугубляется ещё и тем, что численность лубоедов стремительно растёт, а их ареал — расширяется. Американские бизоны напрямую зависят от животноводческой политики, что прослеживается через болезнь: бруцеллез, вероятно, завезли в Америку вместе со скотом, а скот завезли в Монтану, чтобы разрешить охоту на йеллоустонских бизонов. Всё это лишний раз подтверждает: йеллоустонская экосистема — сложный «жилой комплекс», в котором важно взаимодействие не только «жильцов», но и физических факторов, геологических условий, превратностей истории, биологических процессов. И любые изменения, бьющие рикошетом по всем сообществам, от животного к растению, от хищника к жертве, от одного звена пищевой цепи к другому, — вызывают огромный интерес (и горячие споры) у учёных, исследующих флору и фауну Йеллоустона. Но вот о чём не надо забывать: у любых резких движений всегда есть побочные эффекты, как правило, непредвиденные. Лишь один пример: возвращение волков в Йеллоустонский парк вовсе не решило всех проблем, вызванных предшествовавшим отстрелом серых хищников.
Экосистема Большого Йеллоустона — средоточие многих болевых точек, отчасти потому, что здесь сталкиваются самые разные ожидания и интересы. И это столкновение со всей отчётливостью высвечивает простую истину: законными следует признать интересы не только людей, живущих в парке, или работающих, или охотящихся, или рыбачащих, или ходящих в походы. Эта территория принадлежит всей Америке — и всему миру. В 2105 году Йеллоустонский национальный парк посетили более четырёх миллионов человек; национальный парк Гранд-Титон — свыше трёх миллионов. Приезжая в такие парки, люди чувствуют, что приобщаются к важному делу.
Но те, кто неравнодушен к судьбе Йеллоустона, не могут не замечать новых вызовов, с которыми сталкивается парк. Все американские национальные парки нуждаются в лучшем финансировании. Из Конгресса на эксплуатацию и совершенствование таких территорий поступает лишь малая толика денег, большинство важнейших инициатив — как, например, проект «Йеллоустонский волк» — реализуются на частные средства, через такие организации, как Фонд парка Йеллоустон. Не меньше денег паркам нужна политическая поддержка для претворения в жизнь непопулярных идей (а сложных решений, видимо, придется принимать немало — слишком много здесь становится людей, вот и частным автомобилям запретили въезд). Чтобы справиться с самыми острыми и спорными вопросами охраны дикой природы — прежде всего это проблемы гризли, американских бизонов и волков, — нужен консенсус, а не ожесточённые споры. Самые преданные сторонники парков должны понять, что праведный гнев и непримиримость делу не помогут. Партнёрами разных подкомиссий Координационного комитета Большого Йеллоустона, государственного органа надзора за федеральными землями в данной экосистеме, должны стать частные группы. И вместе они смогут принимать смелые решения в интересах всех. Изменения климата, как видим, больно бьют по Йеллоустону — потепление оборачивается большей продолжительностью жизненных циклов насекомых, засухами и бог знает чем ещё, — в такой ситуации надо делать все возможное, чтобы сохранить имеющееся.
Если мы ждём от йеллоустонских гризли лучшей и скорейшей адаптации, видимо, стоит меняться и нам самим.