Последний вид хищных птиц, выживший на Маврикии, казался обречённым. В 1974 году в дикой природе осталось всего четыре особи маврикийской пустельги, и все попытки разводить этих пернатых в неволе оказывались неудачными. По словам Нормана Майерса, одного из ведущих мировых экологов, вымирание вида было практически неизбежным.
Тогда же, в 70-ые, на остров прибыл биолог-идеалист Карл Джонс. Его работодатель – благотворительная организация, которая со временем стала частью BirdLife International, - говорил молодому энтузиасту, что тот должен оставить спасение пустельги правительству Маврикия. «Фактически это означало, что птиц не будут спасать, потому что у мавританцев не было на это ресурсов и это в целом не входило в их планы», - говорит Джонс.
То, что происходило позже на так называемом «острове додо» - крупный источник вдохновения в нынешнюю эпоху вымирания. По данных WWF, в период с 1970 года человечество уничтожило 60% млекопитающих, птиц, рыб и рептилий, а каждому восьмому виду птиц сейчас угрожает полное исчезновение. Но Джон спас пустельгу, увеличив количество особей в сто раз, и это было самое начало пути, на котором биолог спас больше видов, чем кто-либо ещё на планете. Сейчас он занимает позицию ведущего учёного в Фонде охраны дикой природы имени Джеральда Даррелла.
Карл Джонс спас множество видов растений и девять животных видов, в том числе четыре вида птиц, каждый из которых состоял из менее чем 12 (известных) диких особей: розовый голубь, маврикийский попугай, фуди Родригес и камышёвка Родригес. 64-летний биолог получил Индианополис – оскар в сфере охраны дикой природы, но так и не стал мировой знаменитостью. Возможно, всё дело в том, что его подход не вписывается в некоторые принципы работы природоохранных организаций.
Мы живём во время антропоцена – эпоху шестого массового вымирания: «Мы должны чётко осознавать, что происходит, но мы многое можем сделать, чтобы обратить вспять существующие тенденции. Спасти можно все виды», - говорит Джонс. «Я уверен, что можно найти примеры, где те же насекомые якобы не могут быть спасены. Это звучит банально, но надо просто брать и делать, иначе ничего не выйдет».
Он по-прежнему разъярён тем, как Майерс предлагает рассортировать виды диких животных и отдать приоритет тем, у кого больше шансов выжить, и фактически бросить бедолаг вроде маврикийской пустельги.
«Где граница? - спрашивает Джонс. - Вы не можете спасти носорогов? Вы не можете спасти слонов? В мире нет места для калифорнийских кондоров? И самое ужасное – это когда говорят, что нет денег. Сколько в мире вообще денег и какая их часть тратится на тривиальные вещи? Это просто невероятный аргумент».
Но как спасать виды? «Это очень просто. Здесь нет никаких секретов», - говорит Джонс. С журналистом Патриком Баркхамом он встречается в отдалённом фермерском доме, где биолог живёт со своей семьёй, 6000 книг, орлом, бесчисленными черепами и останками животных, которые он находил в разных уголках мира – от гигантской черепахи и огромного медведя гризли до кости пениса хорька.
«Со временем они начинают с тобой говорить, - рассказывает Джонс о своих сокровищах. - Каждый образец – это хранилище огромного количества информации. Вы должны жить с вашими образцами, с вашими животными. Они должны буквально стать частью вашей жизни».
Джонс - высокий, остроумный и очень творческий человек, у которого есть «восхитительная страсть и и рвение подростка-фаната голубей», как написал о нём Дэвид Кэммен в своей книге «Песнь о додо». Этот энтузиаст придерживается концепции биофилии Уилсона и уверен, что человек имеет потребность жить в тесном контакте с другими видами. Всю свою жизнь он так и делал, постоянно оттачивая собственный практический подход к спасению видов.
Его увлечение животными началось ещё в раннем детстве: звуки совы всегда помогали ему успокоиться и заснуть. Будучи ребёнком, Джонс спасал раненых диких животных – барсуков, рыжих сов и других и разводил хищников в домашних клетках. «Мой директор всегда говорил: «Почему бы тебе не уделять больше внимания учёбе вместо того, чтобы играть с птицами на заднем дворе?» Но в глубине души я знал, что размножающиеся птицы были чем-то невероятно важным. Когда я узнал о бедственном положении маврикийской пустельги, я подумал, что могу изменить ситуацию».
Джонс бросает вызов классическому принципу сохранения дикой природы, который гласит, что перед восстановлением среды обитания надо точно понять причины, по которым вид оказался в упадке. Вместо этого он предлагает ликвидировать угрожающие факторы прямо во время полевой работы.
«Если им не хватает пищи, то вы начинаете их кормить. Если им не хватает мест для гнездования,вы приносите туда специальные гнездовые конструкции. Вам не нужны бесконечные аспиранты, изучающие вид на протяжении 20 лет».
Он убеждён, что наука о сохранении дикой природы часто оказывается слишком далека от реальности: «Вы просто сидите и наблюдаете за больным пациентом или вы лечите его и смотрите, насколько хорошо работают те или иные методы? Многие виды были очень хорошо изучены, но они исчезли».
На Маврикии Джонс использовал традиционные методы разведения животных в неволе, разработанные его предшественниками, - он завлекал их в плен и стимулировал к размножению. Для этого он добавил новые научные методы, которые позволили ему манипулировать репродуктивным поведением птиц, в результате чего самки откладывали больше яиц, чем обычно. Он забирал яйца пустельги и самостоятельно выращивал птенцов, а взрослые особи тем временем откладывали яйца заново.
Также он применял свои методы в работе с дикими птицами и тратил сотни часов в ожидании под гнёздами пустельги. «Самое главное в работе с видами, которые находятся под угрозой исчезновения, – это знать их действительно хорошо», - говорит Джонс. Он дрессировал диких маврикийских пустельг, чтобы те приносили белых мышей. Дополнительное питание стимулировало их откладывать больше яиц.
«Выкрадывая эти яйца и помещая их в инкубаторы, я мог заставить их делать новые кладки. Когда я вытаскивал яйца в неволе, то некоторых молодых особей я выпускал в дикую природу и подкармливал дико живущих взрослых особей, чтобы они могли ухаживать за молодняком».
Со временем биолог обнаружил, что мангусты, которых привезли на остров в 90-е годы для контроля над популяцией крыс, разграбляют гнёзда птиц. Тогда он разработал конструкции для гнездования с защитой от мангустов, около гнёзд он устанавливал специальные ловушки и если вдруг сам сталкивался с мангустом во время полевых работ, то убивал его прямо на месте. Его руководство было очень скептически настроено: «Традиционное сохранение животных подразумевает, что ты делаешь что-то, чтобы их уберечь и «умываешь руки». Я же делал прямо противоположные вещи». Но его методы работали.
Джонс работал на Маврикии в 80-х и 90-х годах, и всё ещё каждый год проводит там по три месяца. Он использовал подобные практические методы для спасения розового голубя (теперь насчитывается 400 диких птиц) и маврикийского попугая (теперь их 750). Также он работал на острове Родригес, помогая восстановить утраченные леса и спасая местных фуди и камышёвок. Теперь их количество увеличилось до 14 тысяч и 20 тысяч особей соответственно. Некоторые проекты требуют так называемых работ по поддержанию: в последнее время количество маврикийстких пустельг сократилось, но Джонс уверен, что его можно увеличить, установив больше гнёзд.
Многие природоохранные организации считают, что сохранение «одного вида» - это слишком дорого и по факту является непозволительной роскошью в 21 веке. Но Джонс утверждает, что такой подход - совершенно неправильный. «Работа с видами – это ключ к решению всех проблем, которые вы видите в системе, - говорит он. - Восстановление вида фактически оживляет актора, который выполняет в экосистеме определённую функцию. Сохраняя отдельный вид, вы в конечном итоге заботитесь обо всей системе».
Работа Джонса по сохранению видов привела к восстановлению целых систем. Раунд-Айленд, где обитают уникальные рептилии, в том числе маскаренский удав, превратился в подобие луного кратера из-за коз и кроликов, выпущенных матросами. Чтобы флора могла восстановиться, этих инвазивных млекопитающих вывезли с острова. Это было странно, но местных растений, которых больше нет нигде в мире, всё равно становилось всё меньше. Тогда Джонс решил привезти сюда гигантскую черепаху с Сейшельских островов: «Все думали, что это наихудшая идея в мире. Мне говорили, что я не могу этого сделать, потому что проблемы на острове вызваны экзотическими животными, а я хочу притащить сюда ещё больше экзотических животных».
Но Джонс говорил, что он восстановит экологическую роль ранее исчезнувших здесь гигантских черепах. В конце концов он победил, и теперь по острову бродят 600 черепах, а местные растения, такие как эбеновое (чёрное) дерево, находятся в гораздо лучшем положении благодаря тому, что черепахи распространяют семена по острову.
«Пока вы заняты чем-то глобальным, целые виды вымирают, и вы можете лишь сказать «Да, вы знаете, это действительно происходит». Но помните об умирающих пациентах. Вы просто подходите к ним и начинаете что-то делать, а не смотрите издали, как развивается агония».