«Сегодня он убил кота, а завтра запросто может убить человека!» - это одна из стандартных реакций на новости о жестоком обращении с животными. Люди злятся и негодуют, когда узнают, что кто-то издевается над животными, и в какой-то момент можно даже поверить, что не только человеческую жизнь наконец-то стали ценить, но фразы вроде «а завтра пойдёт убивать людей» возвращают к реальности: злость вообще никак не связана с жалостью к животным.
Конечно, переживать о себе, бояться за своих детей – это вполне нормальная и здоровая реакция. Но не надо обманывать себя и думать, будто эта реакция как-то связана с заботой о животных.
В массовом сознании жизнь кошки или собаки сама по себе по-прежнему ничего не значит. Человек, растерзавший котёнка, воспринимается только как потенциальный преступник, потому что убить котёнка – это вроде как не настоящее преступление, а «звоночек» о том, человек способен на страшные вещи – избивать, мучать и убивать людей.
Единственная причина, по которой общество посчитает убийцу животного настоящим преступником – это если он убивал на глазах у других людей (особенно, если эти люди – дети). То есть речь снова же идёт не о животном как таковом, а о людях – о том, как убийство животного повлияло на человека (нанесло психологическую травму, испугало, ожесточило, болезненно увеличило или уменьшило уровень эмпатии).
Получается эдакое двойное послание – вроде бы человека и осуждают за жестокое обращение с животным, но собственно до животного большинству нет никакого дела.
Вот несколько комментариев к статье об убийстве и распятии (да-да, распятии) кота:
«Я за наказание по высшему уровню за такое. Потенциальный убийца для людей, чему он научит детей. Введите вы уже нормальное наказание за жестокое обращение, хватит это терпеть».
«Убийство и издевательство над животными - это очень плохой знак. Очень понимаю соседа, чей котейка умер. Вообще, таких людей нужно сразу ставить на учет (если уж по закону не получается посадить), ведь они действительно могут запросто убить человека! Ужас. Как с такими рядом жить?!»
«Психически здоровый человек - не будет убивать животное просто так. Сегодня это кот, завтра человек».
«Все маньяки начинали с убийства животных!! Если человек говорит, что пьян и ничего не соображал, он же не выпил уксусной кислоты вместо водки, не прыгнул с окна, не поджег свой дом, потому что понимал,что этого делать НЕЛЬЗЯ! Нужно ужесточение закона о жестоком обращении с животными».
Все эти люди уверены, что убийцу животного надо наказать и что он опасен в принципе. Но кот для них – лакмусовая бумажка, предлог, показатель в конце концов. Сам по себе он не особо ценен. Ну, был кот. Ну, нет кота. А вот если его убийца «перейдёт» на людей – вот это будет проблема.
В принципе, люди вольны расставлять приоритеты так, как посчитают нужным. Вряд ли есть способ заставить всех любить и ценить животных. Но тяга к оптимизму и желание сбежать от безысходности и отчаяния часто заставляют нас находить несуществующие смыслы там, где их нет. Очень уж сильным оказывается соблазн найти в словах «сегодня убивает кота, а завтра убьёт человека» заботу о животных.
Но её там нет. Технически люди, которые говорят такое, и правда просят наказать живодёров. Но с зоозащитной позицией их роднит примерно ничего. Такое вообще часто случается, что люди с очень разными взглядами выступают вроде бы за одно и то же, но с категорически разной аргументацией. Становятся ли они единомышленницами или единомышленниками оттого, что у них одинаковые требования? Безусловно, нет.
Если завтра новые исследования покажут, что между тягой к убийству животных и стремлением мучать и убивать людей нет никакой связи, этим людям будет абсолютно всё равно, кто, как и почему убил котёнка. Живодёр не будет для них ни настоящим, ни потенциальным преступником. Это будет самый обычный человек с не самым обычным способом справляться с агрессией.
В конце концов, наше восприятие убийств животных очень избирательно: охотников не принято называть потенциальными маньяками, хоть вряд ли у вас получится найти «уличного» живодёра с таким же количеством жертв, как у среднестатистического беларусского охотника. Но это почему-то совершенно другая история.