Хроника протестов Первые серьезные климатические протесты произошли в декабре 2009 году в Копенгагене. Именно там планировалось подписание нового международного соглашения, регулирующего выбросы парниковых газов, которое должно было заменить Киотский протокол, заканчивающий свое действие в 2012 году. Несмотря на приезд многих первых лиц государств (в том числе, Обамы, Саркози, Меркель и Медведева) соглашение в результате не выработали и не подписали — Копенгаген был объявлен гигантским провалом из-за целого ряда политических и экономических противоречий, возникших, в основном, между развитыми, быстро развивающимися и развивающимися странами (об этом чуть ниже). Впрочем, кроме приезда президентов и премьер-министров, Копенгаген характеризовался и первой серьезной многотысячной демонстрацией в "защиту климата" (по разным оценкам, в них приняло участие до 100 тыс. человек), ежедневными протестами у здания, где проходила конференция ООН, а также стычками полиции с манифестантами.
Сразу оговоримся, что в переговорах ООН по климату участвует целый ряд групп: с одной стороны, официальные делегации стран, состоящие из представителей министерств и экспертов (для того, чтобы дать масштаб мероприятия отметим, что в Копенгагене их число составляло около 5000 человек), наблюдатели из общественных организаций и инициатив, представители молодежи, научного и бизнес-сообщества и пр. (порядка 10-15 тыс.), а также журналисты (также около 5000 человек). Кроме того, вне рамок конференции ООН в Копенгаген приехало несколько десятков тысяч представителей левых движений (в основном европейских), которые также включились в "климатическую" битву. Несколько сотен из них остановились на ночлег в Христиании, в результате чего полиция регулярно штурмовала стены этого "свободного района", на всякий случай проводя "предварительные задержания" (ходили упорные слухи, что из-за провала переговоров левые собирались осаждать здание, где велись переговоры). Ряд наиболее активных наблюдателей также были изгнаны с переговоров, их лишили аккредитации. В ответ на это несколько десятков активистов из числа оставшихся устроили акцию по типу sleep-in— ночь они провели в конференц-центре. К климатическому маршу и протестам присоединились и анархистские группы, включая "Черный блок".
После Копенгагена тема климата довольно плотно вошла в повестку дня большинства европейских левых групп и объединений. Так, большая часть знакомых мне немецких левых наряду с gender или queer AG (aktionsgruppe — группа действий), создали и климатические группы действий, начав активно критиковать глобальную и национальную климатическую политику и вырабатывать по отношению к ней позицию. Все последующие переговорные секции пока не вызывали настолько же многочисленных акций протеста — главным образом потому, что проходили в крайне удаленных от Европы частях мира (Мексика, ЮАР, Катар). В прошлом году в Варшаве группа активистов был чуть меньше, чем в Копенгагене (все-таки сказалась определенная усталость от темы), зато куда громче звучал голос климатических и левых активистов из Восточной Европы. В Варшаве несколько тысяч наблюдателей и активистов демонстративно покинули переговоры, протестуя против отсутствия конкретных решений. В этом году в Перу также приехало несколько тысяч активистов в основном из стран Северной и Южной Америки, но отчасти и из Европы.
В сентябре этого года параллельно с личным саммитом Пан Ги Муна по климату в Нью-Йорке прошел и 400-тысячный климатический марш, ставший на сегодня самой массовой общественной акцией в защиту климата за все время климатических переговоров. Помимо традиционных колонн экологических общественных организаций и местных зеленых групп, левых движений, групп коренных и малых народов, я впервые увидела в рядах климатической демонстрации климатическую колонну ЛГБТ, что, конечно, свидетельствует о высоком уровне гражданской солидарности и в очередной раз подтверждает тезис о том, что именно климат становится "объединяющей" темой для различных направлений активизма.
Суть климатического протеста Климатическая проблематика в России в общем-то мало известна и тематизирована. Между тем, климат уже давно стал глобально-важной, всеобъемлющей темой, включающей в себя международно-политические и экономические аспекты, наряду с вопросами социального неравенства, расслоения населения, прав коренных народов и местного населения (в том числе, на землю и воду), гендерных вопросов и т. д.
Не вдаваясь в подробности того, что такое парниковый эффект, кратко отмечу, что основная научная теория климатических изменений последнего времени (на эту тему можно почитать 5й доклад Межправительственной группы экспертов по изменению климата, три тома которого вышли в 2013-2014 году) сводится к тому, что:
1. изменение климата на планете действительно происходит,
2. выражается оно в разных регионах по-разному (где-то происходит потепление, где-то похолодание, где-то засухи, где-то наводнения), но основной вывод заключается в том, что число экстремальных и непредсказуемых климатических явлений увеличивается.
3. антропогенный фактор (экономическая деятельность человечества, прежде всего в области сжигания ископаемого топлива) играет ключевую роль в климатическом дисбалансе.
При этом последствия изменения климата уже cейчас вполне ощутимы в ряде регионов, преимущественно в Южной и Юго-Восточной Азии, ряде регионов Африки, малых островных государствах в Тихом Океане. Среди конкретных последствий климатических изменений — повышение уровня моря (грозящее затоплением ряду остров и даже целых государств, что приведет к климатической миграции нескольких сотен миллионов человек), снижение урожайности и засоление почв, вымывание берегов, недостаток пресной воды. Из ближайших к России регионов конкретные климатические изменения уже очень хорошо чувствуются в Центральной Азии, ухудшая и без того сложную водную обстановку. В самой России, несмотря на регулярные климатические катаклизмы (жара лета 2010 года, наводнения на Дальнем Востоке в 2013 и на Алтае в 2014), последствия изменений климата пока не носят столь катастрофического характера. Тем не менее, климатические изменения могут спровоцировать таяние вечной мерзлоты в Сибири, что, в свою очередь, приведет к волнообразным выбросам метана и последующему увеличению парникового эффекта.
Климат и международное развитие Впрочем, ключевой социально-экономический парадокс проблемы изменения климата, против которого как раз и выступает большинство активистов, как раз и заключается в том, что страдают от последствий изменения климата преимущественно бедные страны, в то время как глобальная историческая ответственность за выбросы парниковых газов лежит на развитых странах. Так, если сейчас крупнейшими эмитентами являются (в порядке очередности) Китай, США, Индия, РФ, то исторически накопленные выбросы парниковых газов принадлежат преимущественно странам Западной Европы и Северной Америки (отметим, что у бывшего СССР тоже довольно высокие позиции в этом рейтинге, однако со времени промышленного спада в странах бывшего Восточного блока общий объем парниковых газов снизился где-то на треть, а где-то на половину). Правда, Китай благодаря активному индустриальному развитию в последние десятилетия уже пробирается к первым местам в рейтинге накопленного экологического ущерба — до недавнего времени выбросы парниковых газов росли там на 10% в год, сейчас, правда, снизившись до уровня 3-4% в год.
Однако тут мы затрагиваем еще один экономический аспект климатической проблемы. Дело в том, что в Китае большая часть товаров производится для стран Западной Европы и Северной Америки. Ввиду этого, ряд исследователей и активистов предлагает считать выбросы не по месту производства, а по месту потребления. Кроме того, ключевым вопросом является и "право на развитие" — насколько интенсивно и в какую сторону могут развиваться так называемые быстро развивающиеся страны (БРИКС и прилегающие к ним), чтобы не погубить экологию планеты окончательно. Ряд экологов говорит о том, что от индийской и китайской модели развития и потребления (население этих стран составляет почти половину населения земного шара) зависит будущее экологическое состояние всей Земли (уже сейчас мировая экономика использует ресурсы полутора планет). При этом именно от представителей быстроразвивающихся стран можно слышать тот аргумент, что "сытый" Западный мир, сам развивавшийся без всяких ограничений, теперь пытается ограничить другие страны мира в их социальном развитии, одновременно навязывая глобальные модели общества потребления.
В ряде регионов мира "экологические" и "социальные" вопросы часто входили и продолжают входить в противоречие друг с другом. Другой актуальный выбор, встающий перед многими развивающимися странами— краткосрочные или долгосрочные перспективы и приоритеты развития. Как рассказывают мои индийские друзья по климатическому движению, именно этот вопрос является ключевым, например, для Индии, политики в которой, выбирая между двумя направлениями развития, предпочитают все-таки "быстрое социальное развитие уже сегодня", в том числе, за счет эксплуатации природных ресурсов и игнорирования так называемых внешних издержек (экстерналий), таких как загрязнение окружающей среды. Китай также довольно долго придерживался подобного пути развития, однако катастрофические экологические проблемы, проявившиеся в последние годы, заставили правительство страны всерьез заняться экологической и климатической политикой. Сейчас КНР пытается "озеленить" экономику сверху, по большей части командными и ограничивающими методами — экология и низкоуглеродное развитие стоят в числе приоритетов на все ближайшие пятилетки. Впрочем, среди мотивов китайского правительства и нежелание отставать от глобального "зеленого" паровоза, и непосредственно рыночный интерес (так, китайские производители оборудования для солнечных электростанций уже обанкротили практически всех испанских производителей, сейчас КНР является самым перспективным рынком для инвестирования в возобновляемые источники энергии).
Критика "зеленой" экономики Отчасти вариантом решения проблемы стала концепция устойчивого развития (включающего в себя все три составляющие: экологическую, социальную, экономическую), и появившаяся совсем недавно концепция "зеленой" экономики, которая исходит скорее из позиций современной экономической мысли. Один из предлагаемых векторов развития в формате "зеленой" экономики — так называемая экологическая экономика, включающая в себя подсчет и учет внешних издержек и эко-системных услуг, создание рынка разрешений на выбросы, внедрение "цены на углерод", и т.д. За подобными идеями стоит уверенность в том, что экологию надо "включать" в современную экономическую модель, назначать природным услугам и продуктами цену, вводить плату за загрязнения. Апологеты подобной модели, как правило, опираются на успех Монреальского протокола (регулирующего выбросы озоноразрушающих веществ) и "привязанной" к нему системе торговли озоноразрушающими веществами в США, которая, в результате, привела к положительному результату. Но многие левые группы, преимущественно из так называемых стран "Глобального юга" как раз выступают против зеленой экономики, идей монетизации природы и внедрения цены на ее "услуги", говоря о том, что для решения экологической и климатической проблем нам надо поменять всю экономическую структуру, включая ее финансовые институты (System change, not climate change является одним из крайне популярных лозунгов), вместо того, чтобы встраивать "экологический аспект" в настоящую версию глобальной рыночной экономики, на протяжении последних десятилетий.демонстрировавшую свою несостоятельность Еще одно опасение активистов заключается в том, что "права на природу" все равно в конечном итоге достанутся корпорациям "Глобального Севера".
Климатическая справедливость Еще один аспект климатической проблемы — так называемая климатическая справедливость. Ключевое отличие нового, пост-киотского соглашения от предыдущих норм заключается в том, что количественные обязательства по нему должны будут нести все страны, а не только развитые. На это многие страны "Глобального Юга" не устают повторять, что любые возможные обязательства с их стороны возможны только при условии финансовой и технологической поддержки мер по снижению выбросов со стороны международных организаций и стран "Глобального Севера", наряду с финансированием мер по адаптации к существующим климатическим изменениям. Кроме того, развивающиеся страны предлагали даже специальный учет глобального "вклада" в снижение выбросов парниковых газов — предполагается, что для развитых стран он будет складываться как из мер по снижению выбросов у себя на родине, так и из финансовой и технологической поддержке подобных мер в остальном мире. В результате, в прошлом году вместо понятия "обязательство" в переговорный язык вошло слово "вклады", как более широкое и обобщающее.
Отметим, однако, что пока складывается ситуация, когда новое климатическое соглашение, которое должно быть принято уже в следующем году в Париже, скорее всего окажется довольно "мягким" по формулировкам, базовым или рамочным соглашениям о намерениях. Любые дальнейшие конкретные формулировки, обязательства по доле снижения выброса у разных стран, в том числе количественная, будут вырабатываться отдельно, и скорее всего будут носить добровольный характер (исходя из bottom-up подхода, когда общая цель снижения выбросов объединяет разные цели разных стран). Такое соглашение крайне выгодно одному из крупнейших игроков мировой климатической политики — США, где нынешний состав Сената вряд ли ратифицирует "жесткое" соглашение, накладывающее какие-либо ограничения на экономику страны. Между тем наличие подписи США под новым соглашением крайне важно для мировой климатической политики в целом — в свое время США так и не ратифицировали Киотской протокол, чем заметно осложнили жизнь не только гражданам малых островных государств, но и переговорному климатическому процессу ООН в целом.
С другой стороны, подобная размытость и необязательность будущего соглашения вызывает активную критику со стороны стран "Глобального Юга" — и соответственно, климатических активистов, которые хотят конкретных более конкретных действий и принятия более конкретных обязательств прежде всего со стороны развитых стран — а уж за ними к мировому климатическую процессу примкнут и прочие регионы мира.
Адаптация и компенсация ущерба Еще одна важная часть переговоров, в которой заметен водораздел между странами "Глобального Севера" и "Глобального Юга" — и соответственно открывается поле для деятельности климатических активистов — вопросы компенсации мер для адаптации к последствиям изменения климата, а также вопросы финансирования потерь и ущерба (loss and damage), уже возникших в результате климатических изменений. Наиболее уязвимые перед изменением климата страны добивались создания в ООН специального рабочего органа по "потерям и компенсациям", однако развитые стране не поддержали эту идею, так как потенциально решения по "потерям и компенсация" могли перевести платежи на адаптационные нужды из категории добровольных пожертвований в категорию обязательных страховых платежей развивающимся странам.
В результате вопросы финансирования и вкладов развитых стран в адаптацию и покрытие ущерба в странах "Глобального Юга" продолжают активно обсуждаться на переговорах, в то время как климатические активисты продолжают поддерживать развивающиеся (в том числе, наиболее уязвимые) страны.
В целом климатическая повестка начинает активно пересекаться и даже интегрироваться с повесткой международной помощи на развитие (development aid). Тут опять-таки климатические активисты видят и плюсы и минусы. Из полезного — климатическая составляющая (взятая в широком понимании, то есть, включающая вопросы о праве на ресурсы, воду и землю, проблемы социального неравенства, вопросы самоопределения и самоуправления местными сообществами, вопросы адаптации, и т.д.) теперь включается практически в любой проект международного развития, "сливаясь" с социальными и правозащитными направлениями и образуя более системное видение проблем современного мира. С другой стороны, активисты и представители стран "Глобального Юга" опасаются, что общий поток средств не увеличится, просто их часть будет теперь "записываться" в качестве "климатических", и ситуация останется без изменений. Наконец, левые не перестают критиковать и подходы "международного развития" в целом: с одной стороны, политику развития часто называют той "белой краской", которой замазывают "черную краску" глобального капитализма (когда мы боремся только с последствиями, но не с причинами кризисов), с другой стороны, программы международного развития зачастую монополизируются крупными международными и финансовыми организациями (ООН, Всемирный банк и т.д.), что приводит к гигантским тратам на международных экспертов, готовящих формальные отчеты для транснациональных фондов.
Сумма климатических составляющих Обобщая социально-экономическую повестку климатических активистов, можно выйти на следующую формулу. Большая часть левых климат-активистов выступает против глобального капитализма в его конкретных эколого-климатических проявлениях: против эксплуатации и истощения природных и человеческих ресурсов глобальными корпорациями и местными коррумпированными правительствами, против поддержки развития традиционной энергетики, основанной на ископаемом топливе, доходы от которой идут преимущественно нефтегазовым компаниям, а убытки, экологические катастрофы и глобальное изменение климата падают на головы жителей беднейших стран. Другие поводы для критики — субсидирование традиционной энергетики со стороны правительств, недовольство обществом потребления и нежеланием большей части развитых стран отказаться от образа жизни, разрушающего планету и жизни людей в развивающихся странах. Новая тема климатических активистов — кампания против планов по добыче сланцевого газа, подготовляемых или уже реализуемых в ряде стран "Глобального Севера" (США, Великобритания).
Одновременно с этим большая часть климат-ктивистов, поддерживая позицию стран Глобального Юга в их требованиях на климатических переговорах, выступает за новую, справедливую, экологичную и инклюзивную модель экономического развития, с широким участием местных жителей и сообществ в формировании модели развития, управлении ресурсами, и т.д., с развитием проектов в области источников возобновляемой энергии, поддержкой сбалансированных и устойчивых сообществ.
Правда, российских участников (как и граждан из прочих стран бывшего СССР и Восточной Европы в целом) в глобальном климатическом движении пока немного. Скорее всего, многие из обозначенных проблем кажутся активистам региона слишком глобальными, не имеющими отношения к их странам (Россия в споре между развитым и развивающимися странами не имеет конкретных интересов и на переговорах зачастую оказывается "между" спорящими сторонами). Кроме того, глобальное климатическое движение носит ярко выраженный левый и антиглобалистский характер, что опять-таки не всегда выглядит привлекательно для российских гражданских активистов. В результате, бразильцы из левого социально-экономического think-tank Ibase недоумевают, почему российских климатических активистов нигде не видно и не слышно, а китайские и индонезийские экологи спрашивают, кто из российских общественных организаций или активистов следит за экологической и социальной ответственностью российских нефтяных и прочих сырьевых компаний, инвестирующих в проекты в Африке и Азии. И не всегда находится ответ.