Эвакуации гражданского населения
«Не в первый раз, обойдётся»
«В 1986 году, когда произошла авария на ЧАЭС, никто о ней не говорил», — начинает свой рассказ Александр Ильич. Утром после аварии он был в деревне у родителей, все вместе сажали картошку.
Но о ночном происшествии переговаривались односельчане, из них кое-кто работал на станции. Мелкие происшествия уже никого не удивляли, но случившееся минувшей ночью отличалось:
«Как я определил, что произошло что-то серьёзное? Никогда не было, чтобы столько вертолётов летело со стороны Чернигова к атомной станции и возвращалось обратно. Но мы шутили: “Не первый раз, всё обойдётся”», — припоминает рассказчик последние спокойные дни.
Они загорали на Припяти и смотрели на дым
Но не приехали на выходные к родителям брат жены и сестра Александра. Оба жили в Припяти, брат работал на станции в охране.
«Мы начали беспокоиться», — говорит Александр Ильич. Попробовал узнать что-нибудь у соседа, работавшего на станции. Оказалось, брат в ту ночь находился на работе, и встреча с ним произошла намного позже.
Сестра потом рассказала о настроениях в самом городе. Мужчина передаёт её слова:
«Нас никто не предупредил о том, что случилась крупная авария, что мы должны находиться в квартирах и домах, закрыв форточки, что не должны выходить на улицу», — говорила она тогда, в 1986 году.
Было жарко, и молодая женщина с детьми находились на речке. Они загорали, как и многие, и наблюдали за дымом, который вырывался из атомной станции. О том, что авария действительно крупная и пострадало много людей, жителям начали сообщать только 9 мая.
Брат Анатолий и его жена нашлись в деревне Бровары под Киевом, куда семья Лихошапок поехала навестить родственников. Оказалось, после аварии Анатолий и другие люди потеряли сознание. Их самолётом доставили в Москву на лечение, где американский профессор делал операции на спинном мозге. Не всем это помогло, но Анатолий выжил.
Уехали, спасая детей
У самого Александра Ильича с женой в 1986 году было двое детей, года и шести лет от роду.
Семья решила уехать подальше от своего родного посёлка в конце 1986 года, но прожила в другом месте — в городе Дубровно — всего год. После вернулись в Брагинский район, потому что люди говорили, что Зона стала чище. На месте предложили работу и купили семье хороший частный дом на берегу Днепра, где и прошли 1988-1991 года.
Но минуло время, семье стало ясно, что радиация осталась. Это мужчина понял, съездив на курсы повышения квалификации в Минск. Дома ему предлагали должность директора, но было решено снова уехать, чтобы спасти маленьких детей от облучения.
В конечном итоге Лихошапки поселились в городе Березино Минской области, где Александр Ильич с женой живут и сегодня.
Утром деревня была, а вечером не стало
Один из решающих отрезков жизни пришёлся на лето 1986 года. Для отца семейства оно прошло в Комарине. Жена и маленькие дети уехали в санаторий, а герой нашего рассказа остался работать. Он, как и до аварии, был главным инженером в организации «Сельхозхимия» в Комарине.
После аварии работа стала немного другой. Все участки, где организация добывала торф, перестали использовать из-за загрязнения радионуклидами. Радиация повлияла не только на разработку полезного ископаемого, она вошла во все сферы жизни:
«Нам, директору и заместителю, выдали накопители в виде брелков и авторучек, — рассказывает Александр Ильич. — Они фиксировали, сколько мы набрали радиации, но не имели индикаторов. Поэтому сколько именно — не было известно. Через месяц у нас эти индикаторы забирали на исследование».
По долгу службы у него в машине было два прибора для радиационного наблюдения: ДП-2 и СРП, и благодаря им мужчина знал об уровне излучения на порядок больше, чем многие:
«Вспоминаю случай, — говорит он, — мне приходилось ездить с водителем почти ежедневно по дороге Брагин-Комарин. Сейчас эта дорога закрыта, а деревни вдоль неё уже тогда были выселены. Поехали мы утром в Комарин, возвращаемся, а деревни Червень не существует, она зарыта. Осталась одна водонапорная башня, как памятник.
Водитель предложил: “Давай замеряем здесь радиацию”».
Главный инженер согласился. Так они узнали, что уровень излучения по альфа-, бета- и гамма- частицам зашкаливает.
Радиация вернулась через две недели
С радиацией боролись. По словам Александра Ильича, бывало, специалисты объясняли, что можно кушать и что нельзя, что лучше выбирать привозные продукты, а не выращенные у себя на участке.
«Но никто на это не обращал внимания», — отмечает рассказчик.
В то же время вокруг жилых и выселенных населённых пунктов велись усиленные работы: почвы известковали доломитовой мукой, чтобы уменьшить уровень радиации. В том числе работы выполняла «Сельхозхимия».
Кроме этой организации, 3 батальона занимались обезвреживанием домов и улиц, вымывая их специальным раствором. Один из батальонов стоял в школе деревни Чикаловичи.
«Я попросил, чтобы они померяли радиацию в доме моих родителей в деревне Чикаловичи, — подчёркивает ликвидатор. — Туда послали два АРСа — автомашины на базе Уралов с ёмкостями, где был раствор. Наш дом вымыли со всех сторон. После обработки радиация уменьшилась до предельно допустимых норм.
Но недели через две я приехал с приборами и увидел, что она вернулась на прежний уровень».
Пакет йода на переправе
Кроме очищения домов и улиц, кроме чистого питания и спецовок, находившимся в Зоне мало что предлагали для личной безопасности:
«Да, конечно, потом начались разговоры, что нужна была йодная профилактика. Но её у нас не проводили, кроме единственного случая. Когда мы ехали в Бровары через Чернобыль, то пользовались паромной переправой. И там, во время ожидания парома, раздавали пакетики йода, — молвит наш герой и добавляет: — Может быть, у меня не появился бы этот зоб».
«Чернобыльцы обнаглели»
К сожалению, зоб — незлокачественная, связанная со щитовидкой опухоль — не единственная проблема Александра Ильича. До аварии мужчина имел практически пустую медицинскую карточку, а сегодня одни диагнозы занимают пару десятков страниц, и многие из них поставлены через 10 лет после аварии. Среди диагнозов и такие, как порок сердца и боли в суставах. За последний год он пережил инфаркт и готовится к операции на сердце.
«Я начал собирать документы, чтобы доказать связь моих болезней с аварией на Чернобыле. Но на республиканской комиссии мне ответили, что всё отменено согласно указу, номер уже не вспомню. Связать с Чернобылем они могут только онкологию.
Ну, отменили, так отменили, не страшно. Но меня удивило отношение врачей, особенно председателя комиссии. Она начала меня оскорблять. Мол, вы, чернобыльцы, обнаглели: получили все квартиры в Минске, большие пенсии и только поэтому ходите сюда и требуете.
Как будто я требую! — вздыхает он. — У меня со здоровьем плохо».
«Мы теперь не ликвидаторы, мы — пострадавшие»
Александр Ильич согласно своим документам не является ликвидатором.
«Удостоверения? — отзывается он. — Да, нам выдали удостоверения ликвидатора аварии на ЧАЭС, но года 4 назад добровольно-принудительно предложили заменить их и выдали удостоверения пострадавших от катастрофы на ЧАЭС и других радиационных аварий.
Мы теперь не ликвидаторы, мы — пострадавшие».
Рассказав о себе, Александр Ильич говорит о том, чем авария стала для страны:
«Она принесла очень много бед республике и лично нашей семье. Я никуда не уехал бы из тех мест, если бы не авария. Там нужно было строить санатории, а не атомные станции», — сказал он и замолчал.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: СПЕЦПРОЕКТ «ЧЕРНОБЫЛЬ В ЛИЦАХ»