Научное знание строится на интересе, на желании понять окружающий мир. Противоположное ему желание воспитать и перекроить зачастую приводит к губительным последствиям.
В этом материале Зелёный портал рассказывает историю двух ученых, Трофима Лысенко и Владимира Станчинского, судьбы которых отражают диаметрально противоположное отношение к знанию.
Первый был любимцем Сталина, «крестьянским самородком», своей партийно-выверенной «научной» деятельностью пытавшийся уничтожить советскую генетику и экологию. Второй — человек с европейским образованием, биолог и орнитолог, организовавший одно из первых масштабных экологических исследований XX века.
Лысенко выступал за эксперименты в сельском хозяйстве, основанные не столько на точных научных данных, сколько на «воспитании» растений, называл генетику «реакционной» «продажной девкой империализма». Станчинский разрабатывал математически выверенные биоценологические исследования, основанные на детальных наблюдениях и не предполагающие скоропалительных выводов.
Там, где «лысенковщина» предлагала необоснованные эксперименты над природой, Станчинский полагал важным сохранить существующие экосистемы. Их мнения были настолько противоположны, что они не могли ужиться в одном обществе.
Роль «инквизитора» выбрал Лысенко, «на костер» в ряду многих других ученых пошел первый эколог страны Владимир Владимирович Станчинский.
Человек, который запретил генетику в СССР
История кует персонажей своего времени и Трофима Денисовича Лысенко можно назвать порождением той эклектики, которая сформировалась в советском обществе в 1920-1930-х годах. Сын полтавского крестьянина, в 15 лет он окончил двухклассную сельскую школу, а затем полтавское и уманское садоводческие училища. Высшее образование Лысенко получил в 1920-х в Киевском сельскохозяйственном институте.
В Азербайджане, куда будущий агробиолог был направлен от института, Лысенко знакомится с Николаем Ивановичем Вавиловым, который затем займется его протежированием. Как отмечают историки науки, такие как Дуглас Вайнер и Давид Яровский, Трофим Денисович уже в начале своей карьеры продемонстрировал умение цепко хвататься за случай и выжимать из него максимум. Успех его интересовал больше, чем наука.
Первым шагом для Лысенко стало создание благоприятного образа в газете «Правда» Это было не сложно. Для советской пропаганды он был идеален — эдакий «босоногий ученый», спасающий от голодной смерти своих побратимов крестьян.
Теперь надо было сделать большое научное открытие, которое бы укрепило его репутацию в мире марксизма-материализма. Была опубликована научная работа «Влияние термического фактора на продолжительность фаз развития растений», которая и стала ключевым трудом «босоного ученого». В ней он отразил суть своей идеи яровизации — воздействие низких температур на зерно с целью повышения урожайности. Остальные свои статьи Лысенко соберет в сборник «Агробиология».
Исходил «босоногий учёный» из принципа, что отечественная наука лучше западной... так как отечественная. И Мендели с Морганами нам не указ. Только Мичурин. Только одобренный партией обреченный на успех эксперимент.
Опыт яровизации для 1930-х оказался новаторским и передовым, его похвалил ведущий советский ботаник Николай Вавилов, который не только протежировал Лысенко, но и позволил тому доказать свою научную компетентность.
К сожалению, это привело к фатальным последствиям для ученого. Видя, как «лысенковщина» развивается и подобно раковой опухоли отравляет советскую науку, Николай Иванович за несколько лет меняет свою позицию и, начиная с 1936 года, активно критикует агробиологию.
К 1940-му году эта критика становится непримиримой. 6 августа 1940 года Николая Вавилова арестовывают в Черновцах во время экспедиции по Украине и Беларуси. 25 января 1943 года в возрасте 55 лет он умирает в Саратовской тюрьме.
Но вернемся к яровизации. Предложенный Лысенко метод должен был значительно повысить урожайность зерновых. Правда, предполагал он дополнительные затраты. Для хранения при низких температурах зерно помещалось в специальные хранилища, где за ним необходимо было следить, в частности, время от времени перемешивая лопатой чтобы предотвратить гниение. Часть все же не удавалось сохранить, что приводило к выбраковке. Объемы потерь посадочного материала при яровизации не учитывались.
В 1931 году Трофим Денисович получает карт-бланш на свои эксперименты, к которым добавились чеканка хлопка и летняя посадка картофеля. В 1932-33 годах Советский союз охватывает голод, гибнут тысячи.
Чтобы этого не повторилось предполагалось как можно быстрее внедрить «уникальные отечественные методы», которые также получают научное обоснование в виде учения о «стадийном развитии растений». Стоит отметить, что научный потенциал Лысенко на тот момент признавали и Вавилов, который представил его наработки на научной конференции по проблемам генетики и селекции в США, и другие авторы «письма трехста», которым закончилась «лысенковщина».
Концептуальные причины, по которым Лысенко так взъелся на генетику основаны на том, что он свято верил – «перевоспитать» можно что угодно. «Мы коров не отбираем, мы их воспитываем, а потом это переходит в наследственность».
Пшеницу можно закалить (яровизация), хлопок научить (чеканка), даже картошку можно заставить давать более крупные клубни (летняя посадка). Так что все эти генетически врожденные особенности — бред, надо только применить мичуринскую смекалку и "на Марсе будут яблони цвести".
Практические результаты научных исследований Лысенко нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть. «Босоногий ученый» и его команда проводили анкетирование работы колхозов таким образом, что на выходе статистика всегда была в их пользу. Даже публиковалась она в идеологически проверенном издании, таком как «Яровизация», которое редактировал сам Трофим Денисович.
Было это в середине 1930-х, когда писать, что дела в Советах идут плохо, было опасно. Так что урожаи росли, результаты радовали. (Псевдо)научный апломб Лысенко рос и колосился вместе с мифическими урожаями. Подробнее о яровизации, механизмах искажения данных и номенклатурной природе «лысенковщины» можно почитать, например, в интервью историка науки Бориса Жукова.
Но в 1936 году Лысенко обидели. Ученые-генетики во главе с Вавиловым вступили в полемику с агробиологией, подвергнув критике ее научные изыскания. В первую очередь по причине того, что она становилась все менее конкретной, никак не могла включиться в мировой научный дискурс.
Дело даже дошло до Сталина и Лысенко затаил лютую обиду. А обида злого человека — дело опасное, он затем может посвятить поиску и удушению обидчиков свою жизнь. Так началась война между генетиками и «лысенковцами». Первый лагерь составили ученые, второй — “выходцы из народа”, такие, например, как первый соратник Трофима Денисовича — Исаак Презент, написавший сотни доносов и клеймивший генетику «капиталистической шавкой».
Генетики старались использовать научные методы в дискуссии, “лысенковцы” методы пропаганды. Конечно, Сталину больше нравился подход Трофима Денисовича и его команды, которых можно было теперь использовать для «чисток» В 1938 году Лысенко стал президентом ВАСХНИЛ — Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В.И.Ленина. Наглядным примером идеологически выверенного «научного» подхода Лысенко стало назначение им сотрудника НКВД Шунденко на пост своего заместителя.
Война не дала Лысенко окончательно «развенчать» и «заклеймить» советскую генетику, хотя Вавилов и другие крупные ученые были репрессированы еще в начале 1940-х. “Зачистка” началась после войны.
В 1948 на августовской сессии ВАСХНИЛ Лысенко подвергает генетику ковровой риторической бомбардировке, клеймит как «реакционный менделизм-морганизм» и прикладывает максимум усилий для того, чтобы ее духа не осталось в советской науке. Генетика объявляется лженаукой, ее преподавание и изучение запрещают.
В общем, будь на то воля Лысенко, мы бы сегодня не только не знали про генномодифицированные продукты, но и упоминание ДНК вызывало искреннее желание перекреститься на Сталина, Ленина и, на всякий боевой, еще и на Мичурина.
«Лысенковщина» сохранилась в советской науке и после смерти Сталина, и после смерти Лысенко. Слишком глубоко пустили корни номенклатура, страх поддержать «реакционные идеи».
Как рассказывает Борис Жуков: «Лысенковцы двойной очистки, получив руководящие посты, занимали их до своего естественного вымирания и, более того, готовили новые кадры себе на замену. Вот замечательный пример. В системе Всесоюзного института птицеводства существовала лаборатория, извиняюсь, гемогибридизации — то есть создания новых пород путем переливания крови от одних кур другим. То, что так невозможно влиять на наследственные признаки, доказал еще кузен Дарвина Фрэнсис Гальтон в конце 1870-х годов. Тем не менее эта несчастная лаборатория работала по этой теме до 1981 года!»
Первый эколог в СССР и его исследование экотопов в заповеднике Аскания-Нова
Жизни и творчеству Владимира Станчинского стоило бы посвятить отдельную статью. Тут траектория его судьбы представлена как пример диаметрально противоположного Лысенко движения духа. Когда вместо «воспитания» природы внимание уделяется изучению формирующих ее связей. Собственно, в этом и состоит противопоставление экологии и агробиологии. Первая основана на интересе, желании понять, а не изменить. Вторая ставит конкретные задачи по повышению удоев и урожаев.
Владимир Владимирович Станчинский (1882–1942) родился в семье интеллигентов. Его братом был талантливый пианист и композитор Алексей Станчинский. Свое высшее образование Владимир Владимирович начал получать на физико-математическом факультете Московского университета, с которого был исключен по политическим причинам.
Переехав в Германию, Станчинский окончил старейший Гейдельбергский университет. В 24 года он защитил там докторскую по зоологии, после чего вернулся в Москву. Тогда иностранное образование в России не признавалось, потому, чтобы подтвердить диплом, он сдает экстерном экзамены за полный университетский курс.
Особый интерес Станчинский проявляет к орнитологии, которую и преподает в Московском сельскохозяйственном институте. Им составлен сборник ортитофауны Смоленской губерни. Тут же в Смоленске, уже после революции, он не только участвует в формировании университета, основанного в 1918 году, но и приступает к исследованию биотопов как пространств, в которых растения и животные формируют тесные экосистемные связи.
В 1925 году Станчинский перебирается в заповедник Аскания-Нова, заместителем директора по научной работе которого становится в 1929-м. Тут Владимир Владимирович разворачивает крупномасштабный эксперимент, цель которого внимательно изучить формирование экотопов и влияние на них различных факторов, таких, например, как человеческая деятельность. Для работы была собрана команда из климатологов, почвоведов, ботаников, зоологов, физиологов и биохимиков. Исследования проводились на различных территориях, от заповедных степей до выпасов и пахотных багорных угодий.
Результаты своей работы ученый старался представить математически точно, что, возможно, обусловлено его первым образованием. По мнению Станчинского, формирование экотопов построено на принципах динамического равновесия и полностью зависит от той массы вещества, которую могут создать растения и другие первичные продуценты. В этом он был близок к теории Вернадского.
Иначе говоря, сколько растения преобразовали энергии в вещество посредством фотосинтеза, столько и получат другие живые организмы. При этом стоит учесть потери энергии при переходе от одного организма к другому.
Именно этот фактор и определяет границы экотопа, то есть сформировавшейся определенным образом экосистемы. Станчинский выстраивал “трофические лестницы”, пищевые цепочки, которые описывали переход энергии от первичных продуцентов до сапрофагов, отвечающих за разложение.
Результат своей работы ученый представил в 1930 году на IV съезде зоологов, анатомов и гистологов в Киеве. Тогда с критикой его взглядов выступил Исаак Презент, в будущем один из наиболее едких поборников «лысенковщины». Он назвал экологию — бесполезной лженаукой, попытался «развенчать» исследование Станчинского. Просто из желания показать себя. Однако получил аргументированный отпор от ученого и вынужден был ретироваться. Обиду Презент затаил.
Станчинский возвращается в Асканию, куда приглашает молодых ученых из Ташкентского, Смоленского, Харьковского университетов. Крупномасштабное экологическое исследование продолжается, для получения обоснованных и долгосрочных результатов оно должно было стать непрерывным.
В январе 1933 года на І Всесоюзном съезде по охране природы Станчинский и его коллега Медведев выступают с новыми докладами, подчеркивающими значимость биоценологического подхода, рассматривающего животных и растений в их совокупности.
И хотя научные достижения исследования очевидны, Лысенко и Презент изобличают его. Логику “партийно выверенного” подхода агробиологов описали в своей статье ученица Станчинского Нина Нечаева и его сын: «Не должно быть охраны природы от народа, поэтому охрана природы враждебна советскому народу, а кто ее защищает — враг народа».
«Лысенковцы» настояли на том, чтобы не просто закрыть заповедник, а сделать его «очагом интродукции в культуру новых невыявленных растений». Исследование решили уничтожить, разрушив уникальные экотопы и заселив их интродуцентами.
Вскоре после визита Лысенко и Презента в заповедник пришло НКВД. Станчинский и другие ученые были арестованы. Владимир Владимирович был приговорен по 58 статье (Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений) и приговорен к пяти годам работы зоотехником в совхозах НКВД.
Под пытками и давлением он признал, что его экологические исследования имели подрывной характер, так как не соотносились с интересами сельскохозяйственной деятельности во благо СССР. В 1936 году он просит о досрочном освобождении, которое получает.
Заниматься преподавательской деятельностью Станчинскому запрещается. Но друзья-ученые берут его на работу в Центрально-Лесной заповедник, где он продолжает прерванные биоценологические исследования. В меньших масштабах, но с не меньшим интересом. Он пишет научные труды по работе заповедников, готовит к выпуску монографию “Экология”.
29 мая 1941 года Станчинского вновь арестовывают. Как человек с немецким образованием, бывшего “меньшевика”, да и только недавно реабилитированного «врага народа». По той же 58 статье его приговаривают к восьми года лагерей. 29 марта 1942 года в возрасте 59 лет Владимир Станчинский умирает в Вологодской тюрьме.
Где бы мы были, если бы вместо агробиологии победили экология и генетика
Сегодня для любого образованного человека дико подумать, что две ключевые науки современности когда-то были идеологически заклеймены как ложные. Можно только попытаться представить, как изменилась бы история, если бы эксперимент Станчинского в Аскания-Нова продолжился, а научная деятельность Николая Вавилова и других выдающихся ботаников и генетиков не прервалась так рано.
Скорее всего мы бы избежали многих проблем, с которыми сталкиваемся сегодня. Так, интродукция многих видов является наследием логики Лысенко, утверждавшей, что природу нужно воспитывать, а не понимать. По иронии судьбы ответственным за распространение борщевика Сосновского считается однофамилец репрессированного ботаника — Петр Вавилов, который как раз действовал в логике «лысенковских» экспериментов.
Исследования Станчинского, практически забытые в СССР и сохранившиеся лишь в работах его учеников, были высоко оценены учеными из других стран. Так, Дуглас Вайнер (Уинер), автор большого исследования «Экология в Советской России. Архипелаг Свободы: заповедники и охрана природы», отмечает, что именно Станчинский сделал новаторское открытие о роли энергии и «трофических лестниц» при формировании экотопов. Мы не можем потреблять больше, чем производится в экосистеме. Закон, про который человек часто забывает.
Истории озлобленного «инквизитора» Лысенко и талантливого ученого Станчинского являются наглядным примером того, как обиды и невежество могут одержать краткосрочную победу.
Однако проходит время и реальность развеивает заблуждения, признание получают те, кто занимался исследованиями по причине интереса, а не из желания построить карьеру. Хорошо бы было сделать так, чтобы люди учились у истории и вышли за тот порочный круг, когда на пути к признанию ученый должен оказаться в тюрьме или е умереть.
Когда сомнительные с научной точки зрения исследования перестанут быть востребованы. В общем, берегите науку. Она может сделать вашу жизнь лучше.