Беларусок и беларусов давно описывают как людей хмурых и серьёзных. Над нами по этому поводу часто подшучивают, и далеко не всегда эти шутки доброжелательны. Но последние несколько дней показали, что и улыбаться мы умеем, и общаться друг с другом любим, и солидарности смело можем учить весь мир.
А ещё мы умеем коротко и хлёстко говорить о том, что нас волнует. В первые протестные дни плакатов на улицах было не очень много, но мы быстро исправились. И теперь рядом с серьёзными требованиями остановить пытки и освободить политзаключённых можно встретить билет в Гаагу для Александра Лукашенко, адресованное ему требование брать портфель и уходить, и много оригинальных попыток переосмысления происходящего.
Мы лечимся юмором, и он помогает нам продолжать держаться в условиях, когда около 80 человек пропали без вести, а большинство протестует в перерывах между работой и домашними делами.
Нас же раньше постоянно гнобили за аморфность, излишнюю терпеливость и готовность терпеть любые издевательства и плевки со стороны властей. Нам ставили в пример другие страны, где протестующие ведут себя дерзко, и забывали при этом упоминать, что силовики в этих странах тоже ведут себя не так, как в Беларуси. Мы пытались что-то объяснять, но всё это было бесполезно – нас обвиняли в культивации стокгольского синдрома, называли терпилами и говорили, что мы заслужили такую власть.
И вот всё изменилось: наши протесты в центре внимания крупных зарубежных СМИ, нас описывают как уникальных протестующих, у которых после митинга на улице становится меньше мусора, чем было до, и мы наконец-то открыто и массово заговорили.
Пройдёт время, и мы обязательно проанализируем происходящее сейчас с точки зрения различных политологических, социологических, антропологических и прочих теорий. А пока что мы говорим на языке плаката – коротко, ёмко и очень хлёстко. У нас мирные протесты, так что мы никого не трогаем физически. Вместо этого мы бьём словом.
И, чёрт подери, у нас шикарно получается.
Дело даже же не в том, что раньше у нас не было повода для протестов. Мы и раньше выходили, но всё было иначе. Протестующее меньшинство будто говорило с согласным большинством на разных языках. И протесты, конечно, были обречены на провал, потому что никак не могли стать по-настоящему массовыми.
А сейчас мы нашли общий язык – то ли усталости и злости, то благодаря мемам и постмодернизму. Так или иначе, меньшинством протестующих уже не назовёшь, потому что на их, нет, на нашу сторону стали переходить люди, с которыми мы заговорили на одном языке.
