Ранним субботним утром Альваро Гарсия Линера, вице-президент Боливии, приветствует меня в просторном зале рядом со своим кабинетом во Дворце правительства на площади Мурильо в Ла-Пасе. Любезный седовласый политик известен в стране как убежденный марксист, но сегодня передо мной настоящая акула капитализма.
Ведь речь идет о литии. Гарсия Линера говорит об этом природном ресурсе своей страны не просто с восторгом – со знанием дела. Вице-президент убеждает меня, что литий, жизненно важный для нашего мира, который не может обходиться без надежных аккумуляторов, это еще и залог будущего развития Боливии.
Линера уверен, что через каких-нибудь четыре года «литий станет двигателем экономики», и все боливийцы окажутся в выигрыше: «Литий избавит от бедности, гарантирует финансовую стабильность, приемлемую для среднего класса, и позволит людям получить техническое образование, сделав их, таким образом, частью элиты мирового рабочего класса».
Однако вице-президенту известно, что говорить о литии как о средстве экономического спасения Боливии невозможно без упоминания его источника: солончака Уюни. Эта высокогорная соляная равнина площадью десять с лишним тысяч квадратных километров, один из самых замечательных ландшафтов страны, почти наверняка изменится (если не будет непоправимо изуродован) в результате добычи литиеносных рассолов.
Неудивительно, что, когда Гарсия Линера рассказывает о солончаке, он старается успокоить собеседника. В его голосе даже слышится благоговение. Доверительно склонившись ко мне, он спрашивает: «Вы были на Уюни?»
Когда я отвечаю, что собираюсь туда, вице-президент снимает маску холодной беспристрастности: похоже, его охватывают ностальгические воспоминания. «На солончак, – советует он мне, – отправляйтесь ночью. Расстелите одеяло посреди равнины. И включите музыку».
Улыбнувшись, вице-президент уточняет: «Pink Floyd. Включите Pink Floyd. И смотрите на небо». Тут мой собеседник замахал руками: дальше, мол, поймете сами.
Занимающая целый день поездка от самой высокогорной столицы планеты до самой большой в мире соляной равнины – прекрасная возможность увидеть вблизи самую бедную страну Южной Америки. Из центра Ла-Паса, на улицах которого постоянно то пробки, то демонстрации, мы движемся вверх к Эль-Альто, цитадели рабочего класса аймара, второго по величине коренного народа Боливии.
Все следующие семь часов дорога неуклонно уходит вниз, мимо деревень, где к деревьям привязаны чучела (так предупреждают воров о той участи, что их ждет). Вот она бежит через шахтерский город Оруро, а затем на высоте 3,5 тысячи метров дорога выходит на поросшую кустарником равнину, на которой порой встречаются ламы и их грациозные родственницы, викуньи. К вечеру над равниной становится заметно бледное мерцание соли.
В Салар, что по-испански означает «солончак», я добираюсь незадолго до захода солнца. Километра полтора проезжаю по гладкой и твердой соляной корке, пока не начинаю чувствовать себя песчинкой, затерянной на необъятных просторах.
Выйдя из внедорожника на пронизывающий холод, я с сожалением понимаю, что не будет никакого одеяла под звездами и психоделической музыки Pink Floyd. Тем не менее захватывающее зрелище, предстающее моим глазам, напоминает галлюцинацию: километры словно выбеленной поверхности, абсолютно ровной и едва заметно разделенной на трапециевидные клетки – будто шахматная доска безумного гиганта. Ее белая пустота подчеркнута безоблачным голубым небом и отдаленными коричнево-красными пиками Анд.
Мотоциклы и полноприводные автомобили стремительно проносятся по бездорожью в неизвестность. Тут и там, словно в постапокалиптическом оцепенении, бродят одинокие существа, глядя на то, что вице-президент Боливии называет «белоснежной бесконечностью».
Где-то вне поля зрения, на краю этой бесконечности, бульдозеры роют котлованы для выпаривания соли, длинные и геометрически правильные, будто сеть огромных плавательных бассейнов. Бульдозеры придут и сюда – как скоро, никто пока точно не знает.
Что же известно точно? Во-первых, под самым большим солончаком в мире спрятано другое чудо: одно из величайших месторождений лития – возможно, 17 процентов общих запасов планеты. Во-вторых, в разработке этих запасов правительство Боливии, государства, где 40 процентов населения находится за чертой бедности, видит выход из экономического тупика. И в-третьих, этот путь, проходящий по не тронутому человеком солончаку Уюни, одновременно никому неведом, но боливийцам, живущим в стране разграбленных месторождений и обманутых надежд, подозрительно знаком.
Боливия и сегодня остается в плену своего прошлого. Первый президент страны, являющийся представителем аймара, Эво Моралес, который пришел к власти в 2006 году, в своем последнем инаугурационном обращении говорил про «500 лет страданий», и причиной этих страданий называл испанскую колонизацию – период жестокого порабощения местного населения и подавления его культуры, который, впрочем, закончился почти два столетия назад.
С тех пор процветанию страны мешало сочетание невыгодного географического положения и некомпетентности властей. Начнем с первого. По перспективам экономического развития Боливии был нанесен удар в 1905 году, когда она, проиграв войну с Чили, лишилась выхода к Тихому океану. В то время как экономика ее соседей, Бразилии и Аргентины, набирала обороты, Боливия переживала десятилетия военных переворотов и коррупции. А два основных коренных народа, кечуа и аймара, так и остались низшей кастой для правящей элиты с испанскими корнями.
Что касается экономической истории Боливии, то это – бесконечная череда взлетов и падений. Подобное состояние, увы, характерно для стран, зависящих от природных ресурсов, однако некоторые латиноамериканские государства, такие как Чили, справились с ситуацией грамотно. Боливийское правительство, напротив, часто отдавало права на добычу полезных ископаемых иностранным компаниям ради быстрой, но краткосрочной прибыли.
«За всю нашу историю мы так и не научились разумно распоряжаться своим сырьем. В итоге наша страна с богатыми природными ресурсами крайне бедна в социальном плане», – признался в разговоре со мной вице-президент.
Среди всех латиноамериканских стран Боливия выделяется тем, что она... ничем особо не выделяется. За рубежом эта республика в основном известна благодаря фильму 1969 года «Бутч Кэссиди и Сандэнс Кид», собравшему четырех «Оскаров»: сонная страна оказалась последним пристанищем для двух американских грабителей (блистательная работа Пола Ньюмена и Роберта Редфорда). Романтизированные Голливудом преступники в самой Боливии воспринимаются совсем иначе и символизируют отнюдь не романтичное, а безжалостное выкачивание ее ресурсов дельцами из куда более богатых стран.
Изрешеченный пулями поезд, который, как говорят, ограбили реальные Бутч и Сандэнс, – настоящая достопримечательность Пулакайо, некогда шумного шахтерского городка. Сегодня это город-призрак. Величественная резиденция немецкого горнорудного магната Морица Хохшильда превращена в музей, но посетители редко заглядывают сюда.
На старинных фотографиях видно, как тяжело приходилось рудокопам, причем работали здесь в основном женщины и дети. Недавно обнаруженные документы доказывают, что Хохшильд помог тысячам евреев переселиться из нацистской Германии в Боливию.
«Хохшильд был боливийским Шиндлером, но только не для боливийцев», – сухо отмечает этот факт геолог Оскар Балливиан Чавес.
Правительство закрыло шахты Пулакайо в 1959 году, оставив рудокопов без работы. Казалось, это должно было предопределить и печальную судьбу другого города, расположенного в 20 километрах отсюда, – Уюни, куда свозили добытый уголь, чтобы уже оттуда отправить заказчикам. Однако Уюни повезло: в 1980-х турагент из Ла-Паса Хуан Кесада Вальда, искавший очередную приманку для туристов, способную конкурировать с озером Титикака, обратил внимание на солончак.
До тех пор боливийцы рассматривали солончак (а, согласно местному мифу, образовался он из грудного молока и – соленых – слез богини Тунупы, пролитых, когда были похищены две ее дочери) как некую природную аномалию. Но если сама Тунупа, которую олицетворяет вулкан, и другие окружающие горы играют важную роль в местных верованиях, то солончак, по словам мэра Уюни Патрисио Мендоса, никогда не имел культурного значения.
«Люди боялись, что если пойдут через соляную пустошь, то могут потеряться и умереть от жажды, а их вьючные ламы – повредить копыта», – поясняет мэр.
Когда Кесада увидел солончак Уюни, на него, как рассказывает его дочь Лусия, снизошло озарение: «Озера можно найти где угодно. Но такую соляную равнину вы не увидите нигде в мире. Отец понял: это место можно продать!»
Для начала Кесада, архитектор по образованию, занялся строительством первого необычного отеля: в Колчани, деревне на восточном краю солончака, появилось сооружение из соляных блоков. И любители приключений из других стран устремились туда, чтобы погреться в грандиозной белой пустыне. Со временем тут начали проводить свадьбы, занятия йогой и автогонки. Сегодня соляные отели обычно заполнены, а Уюни превратился в грязноватое, шумное, изобилующее пиццериями место молодежного отдыха.
«Примерно 90 процентов наших доходов обеспечивает туризм», – сообщает Мендоса.
Все это говорит об одном: в долгой и мрачной истории экономических разочарований Боливии солончак стал приятным, пусть и редким, исключением. Будущее страны тоже связывают с солончаком, но не с живописными пейзажами, а с месторождениями лития.
Литий может обрести для человечества такое же, если не большее, значение, какое было у золота, а сегодня – у нефти. Долгое время его использовали в медицине для лечения тяжелых депрессий, а также в других самых разных областях – от производства жаропрочной керамики до создания ядерного оружия. В последнее же время этот металл стал и вовсе почти незаменим – в аккумуляторах для компьютеров, мобильных телефонов и прочих электронных устройств.
Годовое потребление лития на мировом рынке в 2017 году составляло около 40 тысяч тонн – примерно на 10 процентов больше, чем в 2015-м. А цены на него за этот период почти утроились – явный показатель того, насколько быстро повышается спрос. И вероятно, он будет расти еще стремительнее, ведь электромобили становятся все популярнее.
По данным инвестиционного банка Goldman Sachs, одна из версий Tesla Model S работает на аккумуляторе, который содержит почти 63 килограмма литиевых соединений, – столько же, сколько 10 тысяч мобильных телефонов. По прогнозу того же банка, с расширением доли электромобилей в общем объеме авторынка на 1 процент в год спрос на литий будет возрастать на 70 тысяч тонн.
Учитывая, что Франция и Великобритания уже объявили о запрете продажи автомобилей с бензиновыми и дизельными двигателями к 2040 году, можно предположить, что стране, богатой литием, бедность не грозит.
Добывают литий на всех континентах, кроме Антарктиды, но почти три четверти разведанных запасов находятся в Андах, на плоскогорье Альтиплано протяженностью почти 1,8 тысячи километров. Литиевые месторождения, связанные с солями, сосредоточены в Чили, Аргентине и Боливии. В Чили литий получают из рапы (рассолов) с 1980-х годов, и тамошний солончак Атакама пока остается самым знаменитым источником этого металла в Латинской Америке.
Правительство Чили всегда было весьма расположено к иностранным инвесторам, а компании горнодобывающего сектора страны – крупнейшего в мире экспортера меди – обладают большим опытом. Аргентина начала добывать литий на солончаке Омбре-Муэрто в конце 1990-х. Литиевые запасы Боливии по богатству не уступают чилийским, но до недавнего времени потенциал страны никто не замечал.
«В Аргентине и Чили издавна существует практика партнерства между государством и частным бизнесом, – объясняет Оскар Балливиан Чавес, который в 1980-х годах был одним из первых геологов, изучавших литиевые перспективы солончака Уюни. – У нас же правительство не желает принимать частные инвестиции. Оно испытывает неприязнь к капитализму».
Избрание Эво Моралеса стало символическим событием для коренного населения, принадлежащего к народу аймара. Но риторика и действия нового президента привели к оттоку иностранного капитала. Он быстро национализировал нефтяную промышленность, а также некоторые горнодобывающие предприятия. В 2008-м, через два года после выборов, Моралес и Гарсия Линера, как и прежние власти, обратили внимание на литиевые запасы солончака Уюни.
«Наши предшественники никогда не добывали литий, – рассказывает Гарсия Линера. – Все, что они хотели сделать, – это воскресить экономический уклад времен колониализма. Боливийский народ этого не хочет. Так что мы начали с нуля».
С самого начала новое боливийское правительство следовало принципу «100% Estatal!», подразумевающему полный контроль государства над экономикой. «Мы решили, – говорит Гарсия Линера, – что боливийцы должны придумать свой собственный способ добычи лития, и только потом заключать соглашения с иностранными компаниями, которые выведут нас на мировой рынок». Лозунг «100% Estatal!» приобретает особое значение в устах президента-аймара.
Поскольку аймара составляют значительную часть населения Уюни, заявление о том, что солончак станет центром экономической революции, подразумевало, что этот коренной народ наконец-то ожидает избавление от безработицы и других тягот.
Гарсия Линера во всеуслышание пообещал, что боливийский литий станет «топливом, которое удовлетворит нужды всего мира». К 2030 году, клялся он в разговоре со мной, экономика страны не будет уступать аргентинской и чилийской. Моралес, помнится, уверенно заявлял, что к 2010-му Боливия начнет производить литиевые аккумуляторы, а к 2015-му – электромобили. Эти прогнозы, мягко говоря, не сбылись.
Моралесу и Гарсии Линере пришлось убедиться в том, что добыча лития – дорогой и сложный процесс, требующий значительных капиталовложений и совершенных технологий. Заниматься этим самостоятельно для развивающейся экономики вроде боливийской – нереально. В то же время найти такую зарубежную компанию, которая добровольно передала бы контроль над своим бизнесом государству, – тоже непростая задача для любой страны, в особенности для такой, где любят время от времени что-нибудь национализировать.
«Вы, конечно, понимаете, что большинство промышленно развитых государств охотно взялось бы эксплуатировать богатства солончака Уюни, – сказал мне на встрече в Ла-Пасе Гарсия Линера. – Но на все запросы мы отвечаем: нет, добычу лития должны полностью контролировать боливийские специалисты. Такой ответ мало кому может понравиться».
Однако администрация Моралеса, твердо уверенная в том, что привлекательность богатств Уюни достаточно велика, чтобы капиталисты отбросили всякие сомнения, сразу объявила: к 2013 году Боливия найдет зарубежного партнера, который поможет наладить добычу лития в промышленных масштабах.
Этот прогноз тоже оказался чересчур смелым. Американские компании самоустранились, так же поступила и одна крупная корейская фирма. И лишь в 2018 году немецкая ACI Systems Alemania, как сообщается, согласилась инвестировать в проект добычи лития 1,3 миллиарда долларов в обмен на 49-процентную долю в предприятии.
Самую большую сложность для Боливии представляет научная сторона проблемы. Для получения из рассола качественного сырья, которое можно использовать в аккумуляторах, его требуется обогатить – отделить хлориды натрия, калия и магния. Последнюю примесь особенно сложно удалить, а ее здесь в четыре раза больше, чем в чилийской рапе.
«Чилийцам гораздо проще, – говорит боливийский инженер-химик Мигель Парра. – Для нас же отделение магния от лития – самая серьезная задача».
Я встретился с Парра на боливийском опытном литиевом заводе в Льипи, устроенном на бывшем пастбище для лам. К заводу ведет длинная грунтовая дорога. Парра получил здесь пост директора по производству вскоре после того, как в ноябре 2008 года началась добыча литиеносных рассолов.
Из-за сильных ветров и проливных дождей строительство 16-километровой дороги, идущей по насыпи и соединяющей завод с солончаком, затянулось на несколько лет. Есть и другая проблема: в Уюни выпадает значительно больше осадков, чем на расположенных не так высоко над уровнем моря солончаках Аргентины и Чили.Это может замедлять процесс выпаривания.
Если не считать крошечной фабрики в шахтерском городе Потоси, выпускающей аккумуляторы, то завод в Льипи, строительство которого обошлось в миллионы долларов и который начал производить литий в 2013 году, – единственное, чем может похвастаться правительство Моралеса на исходе первого десятилетия погони за литиевым преуспеванием. На этом принадлежащем государству относительно небольшом предприятии трудится около 250 человек (они носят красные комбинезоны и живут рядом с заводом в сборных домиках: большинство рабочих не из окрестных деревень аймара, они – приезжие из Ла-Паса и Потоси).
Руководитель отдела контроля качества Виктор Угарте провел меня по обнесенному забором и охраняемому заводу – экскурсия заняла всего несколько минут. Извлечение лития начинается с того, что рабочие бурят твердую поверхность солончака и добираются до рапы, которую затем по трубам перекачивают в бассейны. Там, пока выпаривается излишек воды, чтобы рассол стал концентрированнее, в него добавляют химикалии, вызывающие кристаллизацию сульфата лития.
Далее раствор сульфата лития в автоцистернах по насыпной дороге доставляют на верхний, третий, этаж завода. Там жидкость в течение часа смешивают с известью, завезенной на грузовиках из Потоси.
«Это, – объясняет Угарте, - самый сложный этап: так мы удаляем магний, чтобы добиться нужной чистоты».
После удаления соединений магния (магний осаждается в виде карбоната) оставшуюся жижу, похожую на серую пасту, сливают на второй этаж, где отфильтровывают сульфат кальция. В охлажденный раствор добавляют химикалии, на этом этапе способствующие образованию карбоната лития, который два часа сушат и складывают в белые мешки с надписью «Carbonato de Litio». Около 20 процентов произведенного продукта отправляют за 300 с лишним километров в Потоси, на фабрику аккумуляторов. Остальное продают различным коммерческим компаниям.
«Поначалу мы производили около двух тонн в месяц, – рассказал мне Угарте в день моего визита на завод – летом 2018-го. – Сегодня дошли до пяти тонн». (С тех пор, по официальным данным, производство карбоната лития достигло 30 тонн ежемесячно).
Я спросил у руководителя отдела контроля качества, на какие максимальные показатели должен выйти завод. «Наша цель – промышленные масштабы, то есть 15 тысяч тонн в год». Каким же образом, подумал я, неказистый заводик лет через пять сможет достичь столь высокой цели, не снижая при этом стандарта чистоты (99,5 процента – необходимый для карбоната лития), применяемого для изготовления аккумуляторов?
Стоит оглядеться по сторонам, и в голове возникают новые вопросы. Например, что Боливия собирается делать с горами магниевых отходов? Правительство уверяет, что хлорид магния можно использовать в качестве реагента, устраняющего обледенение на дорогах, но невозможно себе представить, чтобы в этих целях можно было использовать всю гигантскую массу соли. Кроме того, для отделения магния от лития дешевле всего использовать известь. Меж тем, правительство Боливии уверяет, что владеет уникальной технологией, которая каким-то образом позволит уменьшить количество промышленных отходов. Но насколько именно – можно только гадать.
«Ущерб для окружающей среды в Чили и Аргентине невелик. Но вряд ли стоит надеяться, что в Боливии будет так же, ведь в нашем литиеносном рассоле примесей магния гораздо больше. Пока мы знаем лишь одно: потребуется огромное количество извести. Не стоит забывать и о том, что законы и правила, регулирующие добычу лития, в Аргентине и Чили строже, чем в Боливии», – объясняет боливийский геолог Хуан Бенавидес.
Гарсия Линера думает иначе. «Мы очень гордимся мерами, которые были приняты для того, чтобы не допустить причинения вреда природе, – сказал он мне. – Но и они обошлись нам в весьма круглую сумму».
Пока практически невозможно спрогнозировать, насколько изменится солончак Уюни, когда здесь начнет работать промышленная версия нынешнего литиевого заводика. Один из вопросов, вызывающих наибольшую тревогу: сколько понадобится воды. Сегодня к солончаку текут и теряются в нем две реки: Колорадо и Рио-Гранде-де-Липес. Первая – узкая, как ручей, а вторая – такая мелкая, что ее можно перейти вброд. Обе реки крайне важны для местных крестьян, выращивающих киноа – легендарную южноамериканскую зерновую культуру (Боливия – второй после Перу мировой экспортер киноа).
Правительство, конечно, уверяет, что при добыче лития будет в основном – на 90 процентов – использоваться соленая вода, а не пресные водоносные горизонты, однако некоторые специалисты сомневаются, что эти источники не будут так или иначе затронуты.
«Из года в год вода будет главным ресурсом, необходимым для добычи лития, – подчеркивает геолог Оскар Балливиан Чавес. – Здесь понадобятся огромные ее объемы, гораздо больше, чем в любых других местах, где в Боливии добывают полезные ископаемые».
Наконец, немаловажен и еще один вопрос: что ждет поверхность солончака, которая пока остается по большей части нетронутой. Впрочем, туристов Уюни поражает, во-первых, бескрайней пустотой, нарушают которую разве что возвышающиеся кое-где горы, похожие на поросшие кактусами острова. А во-вторых, солончак – место гнездовий чилийских фламинго.
«Наш завод расположен вдали от всех этих красот, – уверяет Гарсия Линера и добавляет: – И такое его расположение показывает, сколь сильно нас заботит вопрос охраны природы».
Несколько десятков бассейнов для выпаривания соли, некоторые в длину протяженнее десятка футбольных полей, изъязвили поверхность соляной равнины вне облюбованных туристами мест, где те обожают, остановившись на ночь, расстелить одеяло и врубить Pink Floyd в своем мобильном. Однако обезображенный котлованами участок солончака – лишь малая толика тех площадей, на которых правительство Боливии намерено развернуть добычу.
Более того, заместитель министра энергетики Луис Альберто Эчаcу Альварадо в разговоре со мной сказал: «Наш проект – долгосрочный. Так что придется иметь дело и с бедным, и с насыщенным солевым раствором, и вести работы на всей территории солончака».
«То есть правительство не намерено останавливаться и будет продолжать добычу и в других частях солончака Уюни?» – спросил я. «Да, именно так», – ответил Эчасу.
Проезжая через пыльные поселения на границах солончака – Колчани, Тагуа, Чилтаико, Льику, – я порой видел на стенах неопровержимые доказательства популярности Моралеса: надписи «Evo Si!» («Эво – да!») Однако о детище президента, литиевом проекте, местные жители говорили с сомнением, а иногда и с тревогой.
Многие аймара работают салеро – сборщиками соли, которую продают на перерабатывающие заводы. Один такой салеро, Уго Флорес, сидевший рядом со своим ржавым пикапом, поделился со мной невеселыми мыслями: «Правительство ни о чем нам не рассказывает. Мы не знаем даже, что такое этот литий, какая от него польза».
А член городского совета Тагуа Cирпиана Кальпа Диас высказалась еще прямее: «Ни один житель нашего региона не занят в литиевом проекте. Мы думали, что там будет работа для наших земляков, работа с хорошей зарплатой. Мы разочарованы».
Когда я пересказал эти слова в разговоре с Парра, директор завода в Льипи сокрушенно пожал плечами и признал, что для неквалифицированного персонала у него мало рабочих мест.
«Мы советуем детям поступать в университеты и возвращаться к нам, получив образование», – признался он.
Вероятно, сильнее всех недовольство выразил Рикардо Агирре Тикона, председатель городского совета Льики – столицы провинции Даниэль-Кампос, в границах которой расположен почти весь солончак.
«Мы понимаем, что, когда завод заработает в полную силу, это будет многомиллионный бизнес, – сказал он, когда мы беседовали в его тесном кабинете. – Но будет ли нам от этого какая-нибудь выгода, вот в чем вопрос. И речь не только о прибыли. Здесь нужно открыть химический факультет или обеспечить местную молодежь стипендиями, чтобы у нее было будущее. Мы просили об этом три года. Теперь мы просим аудиенции у президента. Он давно не бывал в наших краях».
Агирре помолчал и продолжил, тщательно подбирая слова: «Боливийский народ терпелив. Но если понадобится, он сделает так, чтобы его услышали».
В Боливии такое заявление не нуждается в пояснениях. В 1946 году народ решил, что не станет больше терпеть президента Гуальберто Вильярроэля Лопеса, начавшего реформы трудового права. Сперва президент создал профсоюзы, облегчил жизнь крестьян из индейцев и покусился на права американских монополий. Однако, когда почувствовавшие волю шахтеры потребовали от правительства дальнейших уступок, Лопес прибег к репрессивным мерам, вплоть до убийств...
Началось общенациональное восстание. Разъяренные боливийцы ворвались в президентский дворец и убили Вильярроэля. Его тело было повешено на фонарном столбе на площади Мурильо – той самой, на которой стоит дворец, где я встречался с вице-президентом Гарсией Линерой, чтобы обсудить новейший план реформирования боливийской экономики.
Я думал об этих мрачных событиях прошлого, когда, покинув Льику, снова мчался на внедорожнике по Салару-де-Уюни – словно оказавшись в бесцветном сне наяву, окруженный иллюзией простоты. Но это именно иллюзия.